Поэт. Учитель. Партизан.

        Она мертва; она была
	Грозою стойбищ карасиных,
	Разбой вершила и спала
	В зеленом полумраке тины,
	Ломая светлую струю,
	Ходила плавно, будто в танце,
	Закованная в чешую,
	Несокрушимую, как панцирь.
	Взгляни – в руке его тугой
	Теперь лежит оцепенело
	Пронизанное острогой
	Ее сверкающее тело.

        В тылу врага мы бьемся непреклонно.
	Повсюду наши зоркие посты.
	Взлетают к небу вражьи эшелоны,
	Пылают склады, рушатся мосты.
	За нашу кровь, за слезы и за раны
	Мы вражьей своре объявили счет
	Смелее в бой лихие партизаны!
	За Родину, товарищи, вперед!
	Мы знаем все, и всюду нам дорога
	В любую полночь, вьюгу и туман.
	Нас было мало, а теперь нас много,
	Растут отряды курских партизан.         
	Враг будет бит. Фашистской банде черной
	Не жить на нашей радостной земле
	Разведка наша в Курске и Касторной
	Друзья у нас и в Брянске , и в Орле.

        Полицай и староста
	Под конвой, пожалуйста!
	Будет тебе туго
	Немецкая прислуга.
				Партизанская работа
				Немцам горе и забота
				Что ни день, то под откос
				Летит новый паровоз.»

        У микрофона Геббельс пел
	И вдаль летело пение:
	Народ немецкий, - твой удел:
	Терпение, терпение!
	Эрзацы – скверная еда
	Не пища, а мучение.
	Но это право не беда,
	Терпение, терпение.
                                  Так он поет, но час придет
			          Предел настанет пению
				  И скажет Геббельсу народ:
				  «Пришел конец терпению.»

	Над просторной рекой пробегала дорога
	Мимо зарев и рваной трепещущей мглы
	И над нею молчали хмуро и строго
	Переломанных сосен кривые стволы.

	Там валялись разбитые, смятые танки,
	Пушки немцев, как бревна, лежали вразброс
	И над талой землей громоздились останки
	Обгорелых лафетов, цепей и колес.
	И в далекое небо сурово глядели
	Неподвижные лица немецких солдат.
	И на запад советские шли бомбовозы
	И советские танки теснили врага.

	Много разных хороших поэтов
	Схоронила былая война.
	Что писали стихи до рассвета
	Перед боем, пока тишина.
	Писал каждый не славы  ради -
	Выражая к врагам свою ярость и гнев.
	Шли в атаки, забыв про тетради,
	Смерть, как славу хмельную, презрев.
	До Победы мечтали дожить,
	По другому осмыслить ту фразу,
	Что поэтом ты можешь не быть.
	Быть солдатом Отчизны – обязан.

	Выйди на поляну и  - замри,
	Не скрывая своего восторга:
	На краю алеющей зари
	Капельки росы заря исторгла.
	Но вокруг лишь взором поведу,
	И скупее сразу станут жесты -
	Здесь стоят у мира на виду
	Обелиски с звездами из жести.
	И вглядевшись в траурный их ряд,
	Я увижу из далекой дали:
	Капли крови на траве горят,
	Что за землю сыновья отдали.
	И теперь вот с этих самых пор,
	Где бы ни был: далеко ли  - близко,
	Мне всегда вонзаются в упор
	Острой болью грани обелиска.

	Я испытать хотел бы Вашу участь.
	Пройти железным, огненным путем.
	Владеть штыком, владеть пером, но мучась,
	Строк не писать, чтоб написать потом.
	Грешно желать такое, я согласен,
	Но сознавая адский смысл греха,
	Я был и буду вечно в вашем классе
	Любви, страданья, мужества, стиха!

	Здесь были фашисты. Разрухой и тленом
	Отмечена каждая пядь.
	Здесь пламя плясало и падали стены,
	Села моего не узнать.
	И песни не слышно в родимой сторонке.
	Сады и покосы пусты.
	Но смотрят недремлющим оком винтовки,
	Овраги, болота, кусты,
	Овраги, болота, кусты.
		Глядят партизаны из каждого лога.
		И каждый лесок как редут.
		И слышат – гудит и скрежещет дорога.
		Фашистские танки идут.
	Бензин и граната – и жадное пламя.
	И дым уплывает в поля.
	Убийцы и воры, пылает под вами
	Священная наша земля.
		Бандиты , ни сна вам, ни хлеба, ни дома!
		В нас мести огонь не угас
		Мы всюду. Мы снова внезапнее грома
		Сегодня ударим по вас.
	На воздух мосты, эшелоны и склады.
	Берись за топор и за нож.
	Гранатой и пулей, штыком и прикладом
	Фашистских собак уничтожим,
	Фашистских собак уничтожим.