Московский Дворец пионеров,
Как улей, гудит с утра,
В Московский Дворец пионеров
Торопится детвора.

Мечтатели, космонавты,
Ботаники, скрипачи, –
Им надо
Увидеть завтра
Далеких миров лучи,
Потрогать своею рукою
Прирученных атомов гуд,
Что солнечной светлой рекою
Над всею землей побегут,
Узнать, отчего обгорела
Сентябрьской зарею листва,
Чем дышит растенье – хлорелла
И музыка чем жива...

Как много им надо запомнить,
Все тайны раскрыть до дна!

А тут же, в одной из комнат,
На столике, у окна,
На столике – маленький, белый
Бумажный журавлик стоит.
И кто эту птицу сделал,
И что в себе птица таит?

Журавлик с утра и до вечера
Глядит на весёлых ребят,
Глядит тепло и доверчиво –
Как на друзей глядят.

Он жёстким крылом не машет,
Не шевелит головой.
Игрушечный он, бумажный,
И всё-таки он – живой.

Бушует метель, жара ли,
Осенние хлещут дожди, –
Не может забыть журавлик
Свои дороги-пути.

* * *
Над ним грохотали молнии
И ветер, грозя, гудел.
В Москву
Из далекой Японии
Этот журавль прилетел.

И в день, когда оторвался
Он от родимой земли,
Журавлик такой же поднялся
В просторы московской зари.

Рассветы вставали в сиянье,
И ночи сменяли дни.
И там, где седые Саяны,
В пути повстречались они.
Как люди:
– Будем знакомы! –
Сказали,
Выпрямив грудь.
На крыше какого-то дома
Присели они отдохнуть.
Как люди,
Вели беседу
На языке своём.
Как люди –
Друзья и соседи, –
Рассказывали обо всём.

И если бы мы понимали
Бумажных журавликов речь,–
То вот что тогда бы узнали,
Чтоб в сердце навеки сберечь.
* * *
Есть город в Японии –
Хиросима.
Там неба синь
Горит негасимо,
И с цветом небес
Тропических споря,
Шумит прибоем
Японское море.

И жила в этом городе
Девочка милая.
Имя – Сасаки,
Садако – фамилия.
Сасаки Садако –
Так её звали.
По-русски – Люба,
А может быть, Валя.
Такая ж, как ты,
И лишь не похожа
Разрезом глаз
Да цветом кожи.

А ещё
Не схожа с тобой
Она своею судьбой.

* * *
Давно, когда и на свете
Девочка не жила, –
Страшней, чем тайфунный ветер,
Беда в Хиросиму пришла.
Огромным грибом-поганкой
Над городом вырос взрыв,
Солнце и синее небо
Черной грозой закрыв.
Рушились мёртвые зданья,
Мёртвых калеча людей,
Мёртвых деревьев останки
В мёртвой тонули воде...
Страшнее, чем волны цунами,
Землетрясенья грозней –
Атомной бомбы пламя.
Сто тысяч,
Сто тысяч смертей!..
А тех, в ком осталась живая
Сила жизни былой,
Разила болезнь лучевая –
Недуг беспощадный и злой.
И дети рождались хилыми,
Спасенье от мук моля,
И ранними их могилами
Обрастала земля...
Такой родилась и девочка
Сасаки Садако. Она
В больнице,
Как хрупкая веточка,
Лежала,
Слаба и бледна.

* * *
Доктор Макото Осаму,
Что ж не поможешь ей?
Ты добрый,
Ты лучший самый
Защитник детей.
Сделай так, чтобы силы
К девочке вдруг вернулись,
Чтоб шла она Хиросимой,
По звонким просторам улиц,
Смотрела на небо синее,
Плескалась в морской волне...
Ты умный, ученый и сильный.
Ты это можешь вполне!

Но добрый доктор
Леченья
Ей никакого не даст.
Атомное излученье!..
И нету на свете лекарств,
Нету такой вакцины,
Микстур, порошков, глюкоз.
Бессильна ещё медицина,
Если болезнь— лейкоз.

* * *
Детство звонкое, где же ты?
Больничная койка. Стон.
Как слабенькая надежда,
Приснился девочке сон.

Ей снилось, что выздоравливать
Скоро начнет она.
Но тысячу белых журавликов
Для этого сделать должна.

Тысячу маленьких, белых,
Забавных бумажных птиц, —
И сможет Сасаки бегать,
В танце живом пройтись.

(А белый журавль
У японцев считается
Подобием божества:
Он людям приносит счастье,
Так говорит молва).

* * *

Стопка бумаги
На стуле лежит.
Дело не ждет.
И Садаки спешит.
Пальцы сгибают
Бумажный листок –
Вдоль,
Пополам,
Наискосок.

Вот уголки
Подвернуты ловко.
Вот из бумаги
Смотрит головка.
Крыльями журка
Шуршит,
Шевелит.
Как настоящий!
Сейчас полетит.

Потом вторую
Смастерила птицу –
Им вместе
Веселее полетится.
И третий
Тянет шею, как жираф,
И третий
Крылья пробует
Журавль...

На одеяле,
Словно на лужайке,
Уселась
Белоснежная их стайка…

Как трудно девочке!
Прозрачная насквозь,
Худые пальцы –
Жёлтые, как воск.

Уже листок бумаги
Не поднять.
И песен журавлиных
Не понять.
Всё кружится
И падает во мглу...

А на столе, на койке, на полу –
Семья счастливых
Белых журавлей.
Они должны,
Они помогут ей!

Их сосчитать Сасаки
Нелегко.
До тысячи, однако,
Далеко.
И губы бледные
В бессилии грызя,
Она закрыла
Грустные глаза…
* * *
Макото Осаму, доктор,
Делает свой обход.
Видит: Сасаки что-то
Сегодня его не ждёт.
Упрямо глядит в одну точку,
Молчит на вопрос любой.
– Кто нашу обидел дочку?
Что, Сасаки, с тобой?

Он знает: нельзя её вылечить,
Но можно продлить её дни,
Если
Мечту её выручить,
Веры
Зажечь огни…

– И слёзы... Ай, некрасиво!
Тысячи нет? Не беда!
Дети всей Хиросимы
Завтра ж придут сюда.
И правда:
Девчонки, мальчишки
Оставили
Игры и книжки,
К больнице
Спешат вереницей,
И каждый
Несёт свою птицу!

Семьсот... восемьсот... тысяча!
Белых, как снег, журавлей.
И ты – их хозяйка, владычица.
Смотри, Сасаки, смелей!

В больницу со всей Японии,
Горячим желаньем наполнены,
Летят журавли, летят –
Сасаки спасти хотят.

И тот, из Москвы далёкой,
Чтоб девочке жить и жить,
Раскинув крылья широко,
Спешит в Хиросиму,
Спешит...

Палата бела, как вьюга,
От птичьих несчётных стай.
Вставай же,
Вставай, подруга,
Сасаки Садако, вставай!

Ты видишь –
Друзей твоих сколько!
Их сосчитать нельзя.
Давай, подымайся с койки
И к солнцу
Открой глаза!..

Но только чудес не бывает –
Так атомный гриб ядовит!
Уходит жизнь,
Уплывает
И в тёмную бездну летит.

Бумажные слабые крылья,
Тепло мальчишеских рук
Её от беды не закрыли
И не спасли от мук.

Затихла она на рассвете.
И смолкли птиц голоса,
И чёрные крылья смерти
Замкнули её глаза.

* * *
На площади,
На перекрёстке улиц,
Где крылья пальм
Широко распахнулись
И вишни юные
Взошли приметно,
Взметнулась ввысь
Громада монумента.

– Кто строил памятник? –
У города спросили.
И он ответил:
– Дети Хиросимы.
– А в честь кого?
Чей образ он хранит –
В сердца людские
Врезанный гранит?
Чем дорог он народу,
Чем приметен?
– Здесь памятник
Погибшим нашим детям.

... Когда Сасаки
Трудное дыханье,
Как пересохший ручеёк,
Стихало,
И сердце замерло
В последнем звуке,
Пришли её друзья,
Её подруги.

Они решили:
Детство не умрёт!
Сасаки маленькая
Пусть всегда живёт,
Пусть все живут, кого
Сразила, погребя,
Косая тень
Зловещего гриба.

* * *
В копилках сбереженные
Иены
Из детских рук
Стекались постепенно,
Чтоб слиться в камне этом,
В этой бронзе,
Как память –
И волнующе, и грозно.

И с постамента
В небеса смотрело
Огромной бомбы
Пасмурное тело.
А наверху – журавль,
Как светлый символ,
Раскинул крылья
Пламенно и сильно.

Как будто раскрыл он объятья
Земле, небесам, лучам.
Пусть детство цветёт!
И – проклятье
Во веки веков
Палачам!

Он бомбе взлететь
Не позволит.
Он скажет ей:
Смерть – Не сметь!
Он крыльями
Город прикроет,
Чтоб жизни,
Как песне, звенеть.

Не скроется солнце за тучами.
На дымы войны похожими.
У монумента задумчиво
В молчанье стоят прохожие.
А дети к его подножью,
Словно на праведный суд,
Как драгоценную ношу,
Журавликов белых несут.

Сасаки
Так в них верила!
И всем живущим
Опять
Той детскою верой
Велено
Минувшее
Не забывать.

...Порой налетает ветер,
Деревьев листья листая,
И мчится по белому свету
Бумажная белая стая.

Стихнет ветер внезапно,
Лишь крылья пальм шелестят.
На север, восток, на запад,
На юг журавли летят.
А тот, самый первый-первый,
Что сделан Сасаки был,
Московский Дворец пионеров,
Как родину, полюбил.

Журавлик с утра и до вечера
Глядит на весёлых ребят,
Глядит тепло и доверчиво,
Как на друзей глядят.

Он жёстким крылом не машет,
Не шевелит головой.
Игрушечный он, бумажный,
И всё-таки он — живой!

* * *
...Когда раскрывают окна,
И ветер врывается в дом,
Бумажный журавлик мог бы
Вам рассказать о том,
Как девочке жить хотелось,
Какою весёлой была,
Какое большое дело
Она бы сделать могла!

Журавлик
Грозно, отважно
В тревожные дали глядит
И белым крылом бумажным,
Как будто железом, гудит.

Как будто
Народов решимость
Он повторяет опять:
Трагедии Хиросимы
Во веки веков
Не бывать!