ЖАРИКОВ, А. Д. ЮНЫЕ ОРДЕНОНОСЦЫ [Текст] / А. Д. Жариков. – Ижевск: Удмуртия, 1974. – 92 с.

ГВАРДИИ СЕРЖАНТ ВОЛОДЯ ВАЛАХОВ

Дождь, начавшийся с вечера, лил не переставая. В придорожной канаве не то чтобы сидеть, стоять невозможно. Командир группы разведчиков посмотрел на часы со светящимся циферблатом и тяжело вздохнул:

-Ночь кончается, а «языка» нет.

-Они тоже не любят такой «потоп»,— забасил Фома, самый громадный солдат не только во взводе разведки, но и, пожалуй, во всём полку,— я так понимаю, товарищ сержант, а потому и дрыхнут.

-Во-первых, не бубни, слышно тебя за версту,— шёпотом сказал командир,— а, во-вторых, как я учил обращаться, когда мы в разведке?

-Виноват, товарищ Петя.

-Не товарищ, а вообще—Петя. Давай сигнал.

-Кря! Кря! — по-утиному закрякал Фома, приложив к губам внушительной величины кулак.

В темноте послышались шаги. Подошли еще два разведчика.

-Ну, как? — спросил сержант.

-Плохо,— ответил один из них,— на тот берёг уже не перебраться, светает. Придётся ещё ночь караулить.

-Мы уже и сарай подходящий присмотрели,— добавил ефрейтор Левашёв.— Пересидеть там, а потом бы под Васильевку, там штаб...

-Ладно,— решительно сказал командир,— пошли...

Ефрейтору Левашёву очень хотелось добраться до Васильевки, где он учительствовал перед войной. Он был уверен, что в знакомом ему селе разведчикам удастся схватить «языка», тем более, по всем данным — там раз-местился вражеский штаб.

В темноте разведчики подошли к маленькому, покосившемуся сараю.

-Фома, проверь! — приказал сержант.— Мы побудем тут. Если что — сигнал...

Фома осторожно пробрался в сарай, пошарил по углам лучиком фонаря — ни души. Подошёл к куче сена, прислушался, оттуда донёсся лёгкий храп. Свалив сено в сторону, разведчик замер от удивления: перед ним лежал немецкий полковник. Навалившись всем телом на спящего человека и закрывая ему рот, Фома пронзительно свистнул. В сарай мигом ворвались разведчики.

-Полковника поймал,— прерывистым шёепотом доложил Фома командиру.— Щуплый, но живой. Ишь, брыкается, комар...

Каково же было удивление разведчиков, когда вместо полковника под мундиром оказался мальчишка.

-Ты кто такой?— строго спросил сержант.— Почему здесь?

-А чего вам надо?— слабым голосом огрызнулся мальчик.— Никто я, пустите...

Кто-то из разведчиков словно невзначай направил свет фонарика на красную звёздочку на пилотке.

-Дяденька! Вы наши? Наши? Ой, мамочка!.. Я Вовка... Понимаете, я тоже наш...

-А это откуда?— спросил сержант, освещая куртку немецкого полковника.

-Вместе с портфелем прихватил,— сознался Володька.— Украл.

-С каким портфелем? — насторожился сержант.— А ну-ка, покажи.

Мальчик разгрёб сено и, вытащив оттуда большой жёлтый портфель, протянул его сержанту.

-Забрался вчера в хату. Думаю: «Охраняется хата, значит, там офицерьё живет. А где офицерьё — там и пожрать найдёшь». Вот и стащил. А что в нём? Ни крошки хлеба. Какая-то исчерканная карандашом карта да сигареты...

Развернув карту, разведчики так и ахнули: перед ними была схема Мелитопольского укреплённого района.

-В каком селе раздобыл? — спросил сержант, заталкивая карту под гимнастерку.— Вспомни-ка.

-В Воскресенске.

-Верно, так я и предполагал. Там штаб корпуса. Итак, братцы, срочно домой!

-А как же я? — сквозь слёзы спросил Володька.— На съедение им?

-Пойдёшь с нами,— ответил сержант.

К вечеру разведчики вернулись в свою часть, и сержант доложил подполковнику Лепёшкину о результатах разведки.

Володька слышал, как он чётко рапортовал:

-Товарищ гвардии подполковник, разведка из тыла врага возвратилась. Потерь нет. Привели мальчика Владимира Валахова, у которого обнаружена немецкая оперативная карта.

-Давай его сюда! — негромко приказал командир полка.— Ух, какой герой! — сказал он, потрепав Володьку за волосы.— Сколько лет?

-Тринадцать.

-Пионер?

-Так точно!

Подполковник внимательно разглядывал карту, хмурился, изредка косился на Володьку и, как бы, между прочим, расспрашивал: где жил, кто отец и мать да почему убежал из Васильевки, как удалось украсть портфель.

Мальчик охотно отвечал, уплетая за обе щеки вкусную кашу из солдатского котелка.

-Ну, а почему ты именно к этому полковнику забрался?

-А,— безнадёжно махнул рукой Володька,— тётка одна виновата. Я искал того, длинного палача, который друга Мишку подстрелил... А тётка говорит, что рядом живёт какой-то офицер, всегда с портфелем ходит. Ну, думаю, пырну ночью штыком в брюхо. Штык я в поле нашёл. А заодно и портфель стяну... Там, может, списки людей, которых угоняют. Надо узнать, куда угнали мать и брата Витьку,— Володька вздохнул.— Ну, а этот... Тьфу! Спит, голый, храпит, как лошадь... Не успел пырнуть — заворочался он.

Быстро сложив карту и сунув её в планшетку, подполковник улыбнулся.

-Спасибо, сынок! — сказал он и крепко обнял мальчика.— Карта свежая. А составил её полковник Фокман. О! Это известный зверь. Мы ему ещё «пырнем».— Подполковник вскочил на коня и крикнул:— Зачислить мальчишку на все виды довольствия!

В сентябре 1943 года советские войска на юге, в районе Мелитополя, готовились к решительному наступлению. Но противник, имея много танков, орудий и пулемётов, прочно укрепился на правом берегу реки Молочной и надеялся задержать продвижение советских войск на этом рубеже, а потом возобновить наступление. Предстояли тяжелые бои.

Гвардейский полк, в котором служил маленький солдат Володя Валахов, занял позиции за рекой Молочной, южнее города Мелитополя.

Не теряя времени, солдаты изучали военное дело, тренировались в стрельбе, вели разведку противника. Каждый воин готовился к предстоящим боям. Готовился и Володя.

Его не узнать было в новеньком военном обмундировании. Мальчишка обзавелся шинелью и плащ-накидкой и своим котелком с ложкой. Словом — солдат, как солдат, только ростом от горшка два вершка.

«Эх, мне бы автомат... Вот показал бы я фашистам, кто такой Володька Валахов»,— думал мальчик. Но оказалось, что не так-то просто получить боевое оружие в таком возрасте.

-Тебе разрешается бывать в трех подразделениях,— сказал командир полка,— в санитарном пункте, в хозроте и возле кухни. Помогай солдатам в тылу.

-А когда я буду фашистов бить? — спросил обиженно Володька.

-Прежде всего нужно уметь владеть оружием, а потом... посмотрим. Маловат ты еще.

Володька натолкал в сапоги соломы, вытягивался при встрече с Лепёшкиным, а тот только улыбался:

-Всё равно маловат...
Но маленький солдат всё же перехитрил командира. Шёл однажды подполковник с наблюдательного пункта в штаб и увидел Володю, который сидел на ящике из-под гранат с завязанными глазами. Вокруг него собралось человек десять разведчиков. Затаив дыхание, смотрели они, как мальчуган орудовал с автоматом, на ощупь, собирая его. Залюбовался работой мальчика и подпол-ковник.

-Это что! Я могу даже пистолет разобрать и собрать,— похвалился Володька.

-А ну, попробуй,— предложил Лепёшкин и протянул Володьке свой пистолет.

На разборку и сборку пистолета потребовалась всего одна минута.

-Молодец! — похвалил командир полка.— Теперь проверим тебя на практике.

Отойдя в лощину, подполковник поставил на немецкую каску спичечный коробок и сказал:

-Вот тебе три патрона, и отойди на десять шагов от каски. Собьёшь с трёх выстрелов коробку — получишь гвардейский значок.

Прищурив левый глаз, Володька прицелился и плавно нажал на спусковой крючок.

Раздался выстрел. Коробку с каски словно ветром сдуло.

-Отлично. Когда же ты научился стрелять? — удивился командир.

-В осовхиме. Когда в Мелитополе жили, я в осовхим ходил...

-Осоавиахим,— поправил Лепёшкин.— Ну, а теперь в каску. Заряжай!

Володька выстрелил, и в каске появилось сквозное отверстие.

Ни слова не говоря, подполковник снял с груди свой гвардейский значок и прикрепил его к гимнастёрке Валахова.

— За овладение оружием, за карту, которую ты добыл для командования.,. Носи, гвардии рядовой Валахов, этот знак доблести и славы.

В конце лета, когда гвардейский полк Лепёшкина стоял в обороне и готовился к штурму Мелитопольских позиций, рядовой Левашёв побывал в родном селе.

Нерадостные вести принёс бывший учитель, возвратившись в полк. Семья его погибла от руки палачей, мать Володи тяжело больна.

Узнав, что мать жива, Володя написал ей письмо:

«Здравствуй, дорогая мамочка! Пишет тебе гвардии рядовой Володька Валахов — твой сын.

Здравствуй, брат Виктор!

Не ругай меня, мама, что я покинул тебя. Это временно. Победим фашистов и я сразу же приеду домой. Может, ты думаешь, что меня вместе с Мишей убили немцы? Но я жив и здоров. Убежал я тогда в капусту, а немцы стреляли по всему огороду. Хорошо, что я лежал возле ног офицера под широкими листьями и он не увидал меня.

Ночью я убежал далеко-далеко и заблудился в плавнях. Вот где страху было, похлеще, чем дома. Топь такая, даже вылезти трудно, А комары проклятые так искусали, что у меня глаза заплыли. Хуже фашистов! А ночью, как начнут шлепать ногами не то звери, не то люди. Того и гляди на голову наступят. Это немцы небось шукали меня. А днём тихо.

Сначала всё хорошо было, и я питался корешками камышовыми, а потом как начало тошнить, и я чуть не умер. А тут еще стрелять пушки стали. Лупят по плавням. Может, немцы узнали, что я там прятался, и потому стреляли. Иначе зачем же им снаряды тратить зря?

Кажись, на третий день я нашел штык. Длинный, ржавый, но острый, как моя пика. И подался я искать того фашиста, который угнал вас и убил Мишу. Нашел, да не того самого. Портфель, в котором у фашистов документы, тоже не тот оказался. Иначе я узнал бы, куда вас угнали. Заодно хлеба хотел раздобыть. Словом, забрался я ночью к фашисту, а он оказался не тот. Того я сразу узнаю. Хотел и этого заколоть, да жалко стало хозяйку дома. Ведь убьют ее потом немцы. Но в портфеле-то была карта. И я отдал ее нашему командиру. Похвалил он меня за карту.

Может быть, ты думаешь, мне тут плохо? Нет, мама, все меня любят, и сплю я с солдатами, а ем солдатский харч. Повар наш очень вкусно готовит. Правда, я хотя и настоящий солдат и гвардейский знак имею, но повару помогаю иногда.

Хороший у меня командир Петя. Разведчик он. А подполковник Лепёшкин —это командир полка. Строгий, но меня не обижает. Когда, бывает свободен, то всегда зовёт в свою землянку. И там мы играем в шашки и чай пьём. И жена у него тоже смышлёная, не какая-нибудь просто женщина, а врач-капитан. Детей у них нет, и они говорят, чтоб я после войны к ним поехал. Чудаки... Я домой поеду к тебе, дорогая мама. Лишь бы скорее кончилась война.

И ещё у нас в полку есть разведчик Левашёв. Это наш учитель. Да только мы не враз узнали друг друга. Я подрос, и он стал потолще, да медали теперь у него две. Собирается меня учить, но ничего из этого не получится. Скоро в бой пойдём, и мне некогда детскими делами заниматься.

Ты не беспокойся, мама, как победим Гитлера, так сразу я приеду домой. И врагам я не поддамся, не бойся. Отомщу им за всё, пусть знают, как соваться к нам.
А если встретишь того деда, скажи, что я помню его и, когда вырасту, долг за ботинки отдам. Только не забудь сказать, что я стал солдатом. До свидания. К сему гвардии рядовой твой сын Володька».

Сержант долго был в штабе. Разведчики догадывались: неспроста вызвали командира. Возвратился Петя в хорошем настроении.

-Ну, хлопцы, задание получил. Идём ночью в тыл врага. Нужно разведать окраину Мелитополя, узнать, где там у него пушки да минометы.

Узнав, что разведчики собираются во вражеский тыл, гвардии рядовой Валахов начал упрашивать сержанта, чтобы тот взял его с собой в разведку.

-Не могу,— отнекивался сержант.

-Я город хорошо знаю,— доказывал Володька.— Каждый дом знаком.

Но сержант был неумолим. Разведчики ушли, и Володька остался в землянке один. С досады он забрался под шинель, лег на нарах и не заметил, как уснул. Разбудил его приглушенный голос.

-Я же говорил, что на бревне плыть надо... Не послушали, вот и потеряли Илюшу.

-Да, скверно дело,— вздохнул сержант.— Товарища потеряли и задание не выполнили...

Володька сразу понял, о чём речь идёт, и чуть не расплакался. Жаль ему было веселого Илью.

-Почему меня не взяли? — сквозь слёзы заговорил он.— Я бы вас незаметно в город провел.

На следующую ночь пошли на задание сержант Петя и рядовой Левашёв. Никто не заметил, куда исчез Володька. А когда разведчики были уже далеко от своих, вдруг послышался сзади топот: кто-то догонял, пробираясь по тропе в зарослях камыша.

-Чего остановились? — послышался голос Володьки.— Правильно идёте...

-Кто тебе позволил? Марш обратно!

-Ну чего кричишь, немцы услышат,— зашептал Володька.— Я уж давно сзади иду. Мешаю, что ли?

-Ладно, леший тебя за ногу, идём,— согласился сержант.— Но смотри!

-Есть, смотреть!

Левашёв и Петя оделись в немецкое обмундирование, а Володя в тряпьё, раздобытое в покинутой жильцами хате. Решили пробираться по заросшим плавням. Ночь тёмная, сырая, с камыша словно дождь льёт. Сначала под ногами только хлюпало, а потом вода подступила к груди. Вот и лодка. Ее приготовили ещё прошлой ночью. Теперь не страшно. Немцы охраняют плавни лишь с одной стороны. Шарахались разбуженные лещи, где-то в зарослях крякнула утка. Вскоре лодка снова врезалась в камыш, остановилась и — ни с места.

-Прыгайте!— тихо скомандовал сержант.— Тут мелко.

Во мраке показалась старая избушка рыбака, рядом косматая ива. Всё, как до войны. Наконец-то под ногами твёрдая почва, сплошь усеянная кочками.

-Теперь идите за мной, тут я всё знаю,— сказал Володя и оказался впереди.— Не отставайте! — Обогнули какие-то скирды, долго пробирались по кустам и наконец пошли огородами.— Окраина Мелитополя,— шепнул юный развед-чик,—а потом и город будет.

Внезапно наткнулись на батарею немецких артиллеристов, но, к счастью, незамеченные часовыми, обошли её и оказались в заросшем бурьяном огороде.

— Ну, «Иван Сусанин»,—сказал сержант,.— ховайся и жди нас. Возвратимся только завтра ночью. Сигнал — кваканье лягушки.

-А я? Я же...

-Слушай, что говорят,—оборвал сержант.— Разъякался не ко времени...

-Вот тебе хлеб и колбаса,— Левашёв передал мешок Володе и добавил:—Осторожно, земляк. Ты свое дело сделал. Помни, если сцапают, ты — нищий и бездомный.

Володька и слова сказать не успел. Сержант и Левашёв исчезли в темноте... Долго лежал он в бурьяне, прислушиваясь к грому пушек и перестуку пулемётов, потом встал и пошёл по направлению к городу. «Как будто я не могу выявлять, где и что у немцев»,— решил мальчик.

Там, где остались позади камышовые заросли, уже белело небо. Близился рассвет.

Сорвав два кабачка и засунув их в карманы штанов, Володька пополз через огород.

Делал он это осторожно. При каждом шорохе замирал, всем телом прижимаясь к земле. Часовые его не замечали, но страшно было оттого, что наша артиллерия стреляла по окраине города и вокруг то и дело свистели осколки.

В одном месте мальчик чуть не столкнулся с часовым. Чтобы отвлечь его внимание, он бросил камень на крышу дома. Загремело железо. Немец насторожился и пошёл за угол. Тем временем маленький разведчик прошмыгнул через двор и оказался на знакомой улице. Прижимаясь к домам, перебегая от угла к углу, он пробирался всё дальше.

Начало светать.

С реки Молочной дул прохладный ветер, и промокший мальчик дрожал от холода. Город разрушен. Нет ни одного не пострадавшего от войны дома. Казалось, горожане покинули Мелитополь. Нигде ни души.

С трудом Володька нашёл дом, в котором жил его друг Толя. Мальчики когда-то вместе ходили на речку, купались, рыбачили.

Постучал. Из-за закрытых ставен донёсся старушечий голос:

-Кого надо?

-Где Толька? — спросил тихонько Володька.

-Спит в погребе... А ты кто будешь?

-Друг Толькин,— снова зашептал Володька в щелку ставни.

Из дома вышла старушка. Пропуская Володьку в комнату, она ворчала:

-Стреляют и стреляют... Житья никакого нет. Из-за речки наши палят. И немцы своих пушек везде понаставили. На Октябрьской стоит какой-то шестидульный анчихрист, на Сенной площади орудия длинные в небо глядят.

«Зенитки,— сообразил Володька.— Надо запомнить».

Где-то рядом взорвался снаряд.

-Иди-ка ты к Тольке в погреб,— заволновалась старуха.— Шарахнет, будешь знать.

В погребе было темно.
Минут пять Володька всматривался в темноту, прежде чем увидел своего друга, который лежал на соломе и сладко спал под одеялом. К нему под бочок прилёг и Володька.

-Толька, проснись ты,— начал тормошить он мальчишку, ткнув пальцем в бок.

-Не коли,— спросонья забормотал тот и открыл глаза.

Узнав Володьку, обрадовался и тут же пояснил:

-А мне приснилось, что меня немцы колют штыком...

-Я тебе кабачков принёс,— сообщил Володька.

-У нас свои есть,—-сонно ответил приятель.

Разговор дальше не клеился.

-Давай лучше на улицу пойдём,— предложил Володька,— там пушки стреляют. Ух, как интересно!

-Пойдём!— живо согласился друг и сбросил с себя одеяло.— Надоели, собаки. Житья нет.

Уже было утро. Солнце светило вовсю. Изредка то там, то здесь рвались снаряды.

-Не боишься? — спросил Володька.

-Я ничего не боюсь,— хвастливо заявил Толька и выпятил грудь, как петух.— Теперь хана немцам. Наши идут.

-Тогда помоги мне в одном деле,— предложил Володька.

-В каком?

-Понимаешь, встретил я вчера учителя на улице, а он мне и говорит, что после войны наш город музеем будет,— начал сочинять Володька.— Где штаб немецкий был, где пушки у них стояли — везде дощечки потом повесят. Вот нам и нужно эти сведения собрать...

-Музей, это хорошо,— недоверчиво согласился Толька и, немного подумав, добавил:— Обманываешь ты, наверное, меня...

-Зачем же мне тебя обманывать...— нарочито обиделся Володька.

-Я сразу догадался, кто ты такой,— вымолвил вдруг Толька.— Партизанишь, да?

Володька испуганно замахал руками, боясь разгласить военную тайну, быстро оглянувшись, стал убеждать:

-Нет, что ты! Я теперь бродячий... Мать потерял, родных нет...

-Меня не обманешь. Дай, честное пионерское,— прошептал Толька.

Володька промолчал. А Толька уже горячо упрашивал:
-Я никому не скажу. Ты не бойся... И в разведку с тобой пойду. Я храбрый. А в погреб меня бабка загнала...

Володька молча пожал руку приятелю. Через несколько минут мальчики уже шныряли по городу, высматривая, где находятся замаскированные батареи врага. Немцы не обращали на маленьких оборвышей никакого внимания. Они не догадывались, зачем один из ребят таскает с собой длинный кабачок. А Володька делал на нём ногтем отметки, которые мог расшифровать только он один.
К вечеру пошёл дождь. Он лил беспрестанно, мелкий, как из сита. Нужные сведения были уже собраны, и юный разведчик решил не сидеть больше ни одной минутки, пробираться к огородам, где в условленном месте должен встретиться с сержантом Левашёвым. Простившись с Толькой, он юркнул в дырявый забор и исчез.

-Ква, ква! — тихо подал сигнал Володька. Ответа нет. Присел в высокую лебеду, притаился. Сердце колотится, почему-то радостно и хочется улыбаться. Это от удачной разведки распирает грудь ребячья радость.

-Ква, ква! — послышалось недалеко.

-Ква, ква!— ответил Володька.

Картофельная ботва зашевелилась, и из неё показалась голова сержанта.

-Всё в порядке? — тихо спросил Володька.

-Порядочек Но где ты пропадал?

-Там, где и вы. Разведку делал...

-Идём, голова садовая. Левашёв уже у лодки.

-Тогда пошли!

Когда разведчики были уже около плавней, немцы начали стрелять в небо осветительными ракетами. Несколько секунд от них было светло, как днём, а когда они гасли, становилось так темно, что не было видно друг друга.

-Я с закрытыми глазами найду, где наша лодка спрятана,— шепнул Володька.

...Та-та-та! — заговорил где-то сзади на обрывистом берегу пулемёт...

Громовым раскатом ответило с противоположного берега орудие. И снова тишина.

Обратно переправиться было труднее. По плавням стреляла миномётная батарея. Осколки шуршали над головой, шлепаясь в воду, шипели, как змеи. Пришлось разведчикам плыть рядом с лодкой, держась рукой за борт. Так менее опасно.

Вдруг откуда-то с окраины города застучал крупнокалиберный пулемёт. «Фить, фить»,— посвистывали пули над головой. Видимо, гитлеровцы нащупали переправу разведчиков, но темнота не позволяла им вести прицельный огонь.

-Ух ты, перец с чесноком!— выругался Володька, подражая командиру.— По руке царапнуло...

-Держись, сынок,— ласково проговорил Левашёв,— скоро уже...

Подплыли к тёмной стенке камыша. Наконец-то берег.

-Свои, что ли? — раздался в темноте знакомый голос.

-Свои,— ответил сержант.

Выйдя из воды, он первым делом попросил закурить. В кулаке Фомы вспыхнул огонёк зажигалки, и сержант жадно вдохнул махорочный дым.

-Посветите сюда,— попросил Володька и протянул руку.

Сержант приблизил лицо и увидел тёмную струйку крови, стекающую с локтя Володи.

-Взял я тебя на свою голову...— сказал он.— Бинт, скорее...

О чём говорили дальше, Володька не помнит. Очнулся он в деревенской хате, где разместился полковой медпункт. Туго перевязанная рука ныла. У изголовья сидел подполковник Лепёшкин. Лоб в испарине, лицо мрачное.

-Ну, рассказывай,— тихо сказал он и погладил рукой по голове маленького гвардейца.— По закону пороть тебя вместе с сержантом надо, но победителей не судят.

-Так мы же выполнили приказ, товарищ подполковник. Разве что не так?

-Так-то оно так, да что бы я делал, если чего посерьезнее случилось... Ладно, докладывай,— подполковник вытер ладонью лоб, закурил.

-У меня всё на кабачке отмечено,— сказал Володя и полез к штанам, в карманах которых хранились драгоценные кабачки,— сейчас я всё...— Увы, карманы были пусты.— Где же кабачки?— чуть не плача, спросил мальчик.

-Могу доложить,— шагнул через порог повар,— кабачки на сковородке. Можно подавать?

-Перец с чесноком!— возмутился Володька.— Удружил!

-Могу удружить!— козырнул повар.— Есть и перец и чеснок!

-Что вы наделали? — сокрушался Володька.— Ведь на кабачках все было написано. Шпаргалку поджарили...— он уткнулся в подушку и разревелся.— Вся разведка пропала даром...

-Это дело поправимое,— успокоил мальчика командир.— Ты ведь не забыл, где пушки немецкие стоят?

Володя вытер слёзы, сел на койке и стал обстоятельно рассказывать командиру о том, что видел в городе, как переправлялись туда и обратно. Подполковник еле успевал делать пометки на топографической карте и по-вторял лишь одно слово: «молодец».
Сведения оказались ценными и своевременными. Через несколько дней войска армии пошли в наступление. Артиллерия и краснозвездные штурмовики точными ударами сметали с лица земли все огневые точки врага, ловко замаскированные на улицах Мелитополя. В этом им помогли сведения, добытые в тылу фашистов маленьким разведчиком, советским пионером Володей Валаховым.

Левашёв оказался настойчивым человеком. Дел у разведчиков по горло, а он свое:

-Пора, Валахов, за учёбу. Командир полка требует, чтобы я учил тебя.

-Как же это так?— удивился мальчик.— Все воюют, а я задачки решать буду?

-Будешь учиться — останешься в полку. Не будешь— подполковник сам отвезёт в детский дом,— припугнул ефрейтор.

Расставаться с полком Володе не хотелось, и он беспрекословно подчинился приказу командира. В часы затишья усердно решал задачи, учил правила грамматики. Разведчики где-то раздобыли роман Толстого «Война и мир». Володя прочитал его вслух своим фронтовым друзьям от корки до корки. Французский текст он пропускал.

-Хорошо читаешь,— с завистью говорил ему Фома,— а у меня вот грамоты маловато. Может, и мне с тобой за компанию подучиться, а?

Так у ефрейтора Левашёва стало два ученика. Но учиться вместе им долго не пришлось.

Как-то раз во время очередного урока в землянку к разведчикам вбежал сержант и приказал им срочно отправляться на открытое партийное собрание в штаб.
В позолоченном осенью саду выступал гвардии подполковник Лепёшкин. Он говорил о том, что скоро полк пойдёт в наступление, что коммунисты должны быть впереди. В конце своего выступления командир добавил:

Среди нас есть пионер Валахов. Этот храбрый юный разведчик сделал большое дело! Он достал карту немецкого укреплённого района, ходил на важное боевое задание.

Потом выступали коммунисты и комсомольцы. Они говорили о том, как лучше выполнить приказ командования, заверяли, что будут в бою смелыми, и обещали обязательно победить врага.

Хотелось и Володе быть таким, как все коммунисты и комсомольцы, тоже пойти в бой, но ему приказано было во время этого наступления оставаться в тылу, и он знал: нарушать приказ нельзя.

-Это будет страшный бой,— сказал Левашёв.— И командир полка прав, что ты не должен быть на передовой.

На следующий день на рассвете начался такой грохот, что, казалось, сама земля разваливается на части.
Володька выбежал из землянки. Грохот заглушал всё. Стреляли пушки, пулемёты, сотрясали воздух своим гулом гвардейские миномёты «катюши», ревели самолеты.

На военном языке это называется артиллерийской и авиационной подготовкой атаки. Наступали по всему фронту.

Володька взобрался на высоту, хотел посмотреть вокруг. Высотка оказалась уже занятой нашими. В неглубоком окопчике стояли генерал и несколько офицеров.

-Рядовой Валахов, разведчик роты из полка Лепёшкина,— доложил мальчик и вытянулся в струнку.

Генерал строго посмотрел на маленького солдата и, обращаясь к одному из офицеров, спросил:

-Что тут, Лепёшкин детский сад развёл, что ли?

Офицер что-то сказал негромко генералу, и лицо того сразу подобрело.

— Слышал, слышал о таком,— заговорил он.— Хорошую карту раздобыл, но воевать ему всё-таки рановато...

— Товарищ генерал, разрешите в стереотрубу посмотреть,— вдруг попросил Володька

-Посмотри,— разрешил генерал.

Прильнув к трубе, Володька видел идущие в бой танки. Из сада, сверкая клинками, неслись конники. Артиллеристы толкали вперёд пушки, останавливались, стреляли и снова толкали. Володька искал своих. Он водил стереотрубу то вправо, то влево, но знакомых разведчиков так и не увидел. Все пехотинцы казались одинаковыми. Бежали, падали и снова бежали.

-Насмотрелся? — спросил генерал.— А теперь срочно в тыл.— Генерал окинул Володю взглядом и тяжело вздохнул: — А эту записку передай своему командиру полка после боя.

-Есть! — ответил маленький солдат.

Он ушёл с НП генерала, но ему хотелось быть там, где идёт бой, и самому сразиться с врагом, и казалось, что это совсем просто: стреляй, догоняй удирающих фашистов.

-Где ты болтаешься? — напустился на Володю Фома, когда тот вернулся в землянку.— Полк в наступление пошёл, а меня нянькой к тебе приставили... Разве это дело?

-А я тебя не держу,— буркнул Володя.— Без разрешения я сам туда не пойду. Раз нельзя, значит, нельзя.

-Тогда я пойду, а ты около кухни побудь,— заторопился Фома и, взяв автомат, выскочил из землянки.

На окраине Мелитополя стоял несмолкаемый гул. Стреляли орудия, громыхали танки, пикировали из-за облаков самолёты. Поодиночке и группами шли в тыл раненые. У кого забинтована голова, у кого рука, нога... То здесь, то там, прямо возле хат, рвутся снаряды. Огрызаются гитлеровцы.

Розовощёкий повар то и дело поглядывал туда, откуда доносился грохот боя, ругался:

-Каша давно готова, а куда подавать кухню, чёрт знает! Солдаты, небось, проголодались.

Володя молчал. Какое ему было дело до какой-то каши, когда его товарищи сражаются с врагом, когда вокруг такое творится.

-Может быть, ты сбегаешь и узнаешь у командира, куда кашу подавать? — не унимался повар.— Вот черти. Гляди, и к вечеру не затихнет.

Володе только того и нужно было. Сбросив фартук, он побежал в сторону грохота. Миновал лощину, оказался на пригорке.

-Ты куда? — окликнул его солдат из окопчика.

-Командира ищу! — второпях ответил Володя и побежал дальше.

Запыхался. Кажется, рядом стреляют, а людей нет. Над головой просвистел снаряд. Мальчишка скатился в воронку и, к своему удивлению, увидел там Левашёва.

-А ты зачем здесь?

-Командира ищу. Спросить надо, куда обед подавать.

-Уходи немедленно, сейчас не до обеда,— рассердился ефрейтор.

Он сказал ещё что-то, но Володя не расслышал его слов. Со стороны противника ударили сразу несколько орудий и пулемётов. Левашёв чуть пригнулся, а потом, выглянув из воронки, начал строчить из автомата.

-Сиди тут! — крикнул он Володе и куда-то побежал.

Терпкий запах пороховой гари ударил в нос. Мальчишка тоже выглянул из воронки. Совсем рядом лежали два убитых немца. А чуть подальше валялся перевернутый вверх колёсами пулемёт. Володя, оказывается, очутился в самом пекле боя. Он видел, как с автоматом бежал его командир — разведчик Петя. Потом неожиданно взмахнул руками и, выронив автомат, упал.

-Петю убили! — не своим голосом закричал Володя.— Убили!

Вдруг откуда-то появился капитан — командир батальона.

-Левашёв! — крикнул капитан.— Возьми пару солдат и зайди справа, а я по картофельному полю попытаюсь в лоб ударить.

-Куда кашу нести? — спросил Володя, вспомнив поручение, но командир или не расслышал, или ему было не до каши. Кругом стояла оглушительная трескотня. Он лишь махнул рукой: уходи!

Справа Левашёв не смог зайти. В картофельном поле солдаты были на виду. Лишь одна борозда была чуть глубже других и над ней сплелась ботва, но надо быть очень маленьким, чтоб, прижавшись к земле, подползти к вражескому окопу, из которого строчит пулемёт.

Наши бойцы залегли. Вражеский пулемёт не замолкал. Он не давал поднять головы нашим солдатам.

Капитан, пригнувшись, пробежал мимо Володи и крикнул:

-А ты марш отсюда!

Пулемёт врага все стрелял и стрелял.

Рядом в окопе стонал раненый пожилой солдат:

-Да нешто на него управы нету! Незаметно надо...

Володя посмотрел вокруг. На глаза попалась противотанковая граната, видимо, кем-то забытая в окопчике. Мальчишка несказанно обрадовался на-ходке. Такой штукой не только пулемёт, а самую большую пушку можно заставить замолчать. Он знал, как обращаться с нею, хотя еще никогда не бросал.
Володя выбрался из окопа и пополз по той заросшей ботвой борозде к курганчику, с которого строчил пулемёт врага. За ворот гимнастёрки сыпалась сухая картофельная ботва. На зубах хрустел песок. Пулемёт стрелял рядом.

Володя ещё прополз немного и неожиданно свалился в старый окоп. Согнувшись, прошёл вперёд и увидал ветки, за ветками, рукой подать, гитлеровцы. Володя знал: рядом подмога. Он быстро встал и крикнул что было сил:

-Ага! Попались!

Взмахнув гранатой, он застыл над фашистскими вояками. Пулемёт сразу замолчал.

Фашисты могли убить Володю, но в руках у него — противотанковая граната. Упади маленький солдат, скошенный вражеской пулей, граната мгновенно взорвётся со страшной силой — и тогда всем «капут».

Воспользовавшись коротким замешательством противника, наши бойцы ринулись в атаку.

-Руки вверх!— услышал Володя над окопом знакомый голос и увидел капитана.— Не шевелиться!

Немцы, задрав руки, злобно смотрели на маленького советского солдата, который заставил их сложить оружие.

-Отвести пленных в тыл! — приказал капитан и, кивнув на противотанковую гранату в руках Володи, стал ругаться: — Знаешь, что этой штукой танк разбить можно? А ты схватил. Погоди, устрою тебе баню.

-А я что, дурак? — простодушно ответил Володя.— Я вытащил из неё запал для безопасности. Вот смотрите.

Стоявшие рядом солдаты громко рассмеялись. А гитлеровцы перегля-нулись.
Капитан сначала улыбнулся, потом насупил брови:

-Ладно, ведите их вместе с Левашёвым. А это тебе,— командир подарил юному разведчику новенький парабеллум.

...Через пять дней, когда уже был освобождён Мелитополь, Лепёшкин навестил Володю.

-Приехал пороть тебя за непослушание,— шутил он.— Вот и в записке, которую ты передал мне, командующий так и пишет: «пороть». Правда, не тебя, а меня хочет генерал пороть.

«Я больше не буду»,— хотел сказать мальчишка, но промолчал.

А подполковник, вынув из кармана медаль «За отвагу», уже серьёзным голосом произнёс:

-От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю тебе награду.— Прикрепляя медаль к гимнастёрке маленького солдата, добавил: — Кроме того, тебе присвоено звание сержанта!

Служу Советскому Союзу! — отчеканил Володя.

Командир был весел. Полк отлично выполнил боевую задачу. Многие гвардейцы и сам командир были награждены боевыми наградами.

В тот же день полк двинулся вперед. Маленький сержант ехал на вороном коне рядом с подполковником Лепёшкиным. Медаль он прикрепил на борт шинели. Через плечо на ремне висел пистолет.

Когда полк проходил по улицам Мелитополя, Володя увидел Толю. Мальчишка стоял с лопатой возле дома и смотрел на солдат-освободителей.

-Толька! — крикнул Володя и помахал приятелю рукой.

Толя узнал товарища, но нисколько не удивился, увидев его на коне и в военной форме.

-Уходишь? — спросил он.

-Победим Гитлера, приеду! А что ты делаешь?

-Закапываю воронки. Приезжай, Вовка!

-Ладно! — крикнул Володя и повернулся к приятелю так, чтобы тот увидел медаль на отвороте шинели. Но Толя медали не заметил. Он помахал над головой старой шапкой и крикнул вдогонку:

-А Кривого бомбой убило!

-Ну и пусть! — без сожаления отозвался Володя.

Уже вечерело. Мелитополь позади. Полк шёл через разбитый полустанок. И там Володя увидал идущих под конвоем полицейских и железнодорожников.

-Вова! Вова! — вдруг послышался голос из чёрной кучки идущих людей.— Вова! Скажи им, что я на немцев не работал.

Володя узнал дядю Александра, забилось сердце, и стало до тошноты противно.

-Ты предатель Родины! — крикнул Володя и отвернулся.

-Видал, родня нашлась,— сплюнул Фома.— Это тот, о котором ты рас-сказывал?

-Он самый,— сказал Володя, задыхаясь от злости.— Шкура. Кучка людей в чёрном удалилась, но всё ещё слышалось:

-Вова! Скажи им...

НА УЧЁБУ

Это было на Днепре. Володя впервые в своей жизни получил письмо. Конверт из старой, пожелтевшей обложки ученической тетради. Письмо было от матери. Не дочитав его, Володя побежал к разведчикам.

-От мамы...— только и мог выговорить он, протягивая письмо Левашеву.

-Читай вслух,— попросил Фома.

Его поддержали другие разведчики. Левашёв кашлянул и, разгладив на ладони листок, начал громко читать:

«Здравствуй, сынок Володя! Вчера пришёл председатель колхоза и говорит: «Мария, радуйся! Письмо тебе от Володи». Я так и обомлела. Значит, жив ты, мой родной! Где же ты теперь? Неужели правда, воюешь, как настоящий солдат? Ведь тебе...»

Левашёв поперхнулся и хотел пропустить, что было написано дальше, но Фома заставил:

-Читай подряд!

-«Ведь тебе только тринадцать годков,— продолжал читать ефрейтор.— Страшно тебе, наверно, на фронте? Ты уж попроси командира, чтобы отпустил домой.

А мне, родной, тоже досталось от фашистов. Немцы собрали в селе баб и погнали, как скот, в Германию. Кормили жмыхом да сырой свёклой. А били они нас без жалости. Может быть, и в живых не остались, если бы не разбила Красная Армия поганых фашистов.

Колхоз наш пока бедный. Мужиков нет, машины в армию отдали. В поле — одни бабы да малыши. Я не работаю. Лежу пластом и кровью харкаю.

Спрашивал о тебе Клименко. Тот «дед», которого мы видали у тюрьмы. Я его не узнала сразу. Рассказывал он, как вёз тебя когда-то на коне в Васильевку. Партизанил он. И того мальчика, и нашего дядю Толю спасли партизаны, не дали немцам расстрелять их. А теперь работает Клименко в районе секретарём партии. Пропиши, сыночек, долго ли ещё воевать будешь? Если командир не пустит тебя домой, то служи усердно, начальство слушайся, а фашистов бей нещадно. Отомсти им за все наши страдания, дорогой мой маленький солдатик. А кончится война — учись на командира. Может, и я доживу до тех лет, чтобы на тебя полюбоваться.

Пропиши мне, сынок, где ты, сыт ли, одет ли, не обижают ли тебя.

Целую тебя крепко. Твоя мама».

-Тут есть приписка,— добавил Левашёв и прочел: — «Вовка, это я писал. Мама диктовала. Плохо ей. Ну, бывай. Твой брат Виктор».

Фома молча подошёл к Левашёву и, взяв у него письмо, заговорил гневным голосом:

-Вы слыхали, братцы? Да разве после всего этого можно щадить фа-шистов? Гнать их и бить нещадно!

-Правильно! — хором ответили разведчики.— Бить врагов беспощадно!

В тот же день в полку было общее собрание. Гвардии подполковник Лепёшкин сам читал солдатам письмо Володиной матери. Выступали офицеры и солдаты. Все они клялись беспощадно бить фашистов. Тут же коллективно был написан ответ. В письме командир хвалил Володю, рассказывал о его подвигах. Но заканчивалось оно неожиданно для маленького сержанта Валахова: «Будьте спокойны за судьбу вашего сына. Завтра он едет в Москву. Посылаем его учиться в суворовское училище. Через год приедёт к вам на каникулы».

Володя не знал, радоваться ему или огорчаться. Как поступить в этом случае, подсказал Левашёв:

-Приказ есть приказ. Выполняй.

Проводы были сердечными. Солдаты обнимали и целовали своего маленького друга. Подарили ему новенькую шинель с погонами сержанта, сапоги, полевую сумку и компас, трофейные часы, снабдили деньгами на дорогу. До штаба армии, где Володя должен был получить документы, его провожали Фома и Левашёв. Всю дорогу вспоминали о минувших боях, говорили о счастливой жизни, которая наступит после войны.

-Мне бы сейчас за плугом походить,— вздыхал Фома и с грустью смот-рел на свои большие руки.

-А я по ребятишкам соскучился. В школу хочется,— поддакивал Фоме Левашёв.

За разговорами не заметили, как подъехали к штабу. Кругом было много офицеров. Маленький сержант еле успевал приветствовать их. Мимо прошёл генерал. Володя вытянулся в струнку. Поприветствовал его. А генерал прошёл мимо и внимания не обратил на маленького воина.

-Непорядок,— пошутил Фома.— Всё же ты гвардии сержант, а генерал тебя не заметил.

Расстегнув шинель так, чтобы была видна медаль, Володя юркнул в генеральскую землянку.

-Товарищ генерал! Гвардии сержант Валахов! — представился он генералу.— Разрешите обратиться?

-Обращайтесь,— устало ответил генерал, не поднимая головы. Он рас-сматривал какую-то карту.

-Когда вы шли, я отдал вам честь, а вы почему-то не ответили.

Генерал бросил карандаш на стол и, сняв очки, с удивлением посмотрел

на мальчишку.

-Дорогой ты мой сержантик,— заговорил он ласково,— устал я. Пони-маешь, устал. Людей не замечаю. Ты уж извини меня.

Володя улыбнулся и не знал, что ответить.

-Вот и встретились мы ещё раз,— сказал генерал.— Звонил ваш коман-дир. Одобряю. Я ещё тогда в записке писал Лепёшкину: «Пришли его мне, определю». Жаль было расстаться. Ну ладно. Значит, учиться хочешь? — спросил генерал.

-Хочу!

-Вот и прекрасно! В Москву, в суворовское училище поедешь.

Володя хотел уже выйти из землянки, но, вспомнив своих друзей, замеш-кался у порога.

-Ну что еще у тебя? — спросил генерал.— Выкладывай.

Немного смущаясь, Валахов рассказал о Фоме и Левашёве и попросил генерала отпустить их домой к мирному труду.

-Не могу, товарищ сержант! Нам предстоят ещё тяжёлые бои. Пусть уж потерпят твои друзья еще немного.

-Они не просили. Это я сам...

-Очень хорошо, что ты о людях заботишься,— похвалил Володю гене-рал.— Хороший командир из тебя получится. Ну, а сейчас иди, поезд через час отходит.

Около землянки Володю ждали Левашёв и Фома. Тут же стояла грузовая машина, на которой ему предстояло ехать на прифронтовую железнодорожную станцию.

Когда Володя был уже в кузове, Фома, смахнув жестким рукавом слезу, попросил:

-Генералом станешь, нас не забывай... И застегнись, простынешь.

-Смотри учись хорошенько! — крикнул вслед отходящей машине Лева-шёв и помахал рукой.

На железнодорожной станции было шумно. Кругом сновали люди. Слышались шутки, а на душе у Володи было тоскливо. Никак он не мог забыть друзей-однополчан.

В комендатуре его покормили. Потом какой-то майор положил ему в кожаную сумку документы и проводил до вагона.

Пассажиры с удивлением и уважением рассматривали маленького сержанта, расспрашивали, за какой подвиг получил он медаль. Сначала Володя охотно отвечал, а потом ему все это надоело и он, забравшись на верхнюю полку, заснул.

...Проснулся в Луганске. Было солнечное утро.

-Сходил бы ты, сынок, да купил яичек на базаре,— попросила его ста-рушка, соседка по купе.

Володя побежал выполнять просьбу. Но не успел он выйти из вагона, как услышал крик:

-Держи, держи! Кошелек украл!

Мимо пробежал оборванный мальчишка, а следом за ним женщина, взы-вающая о помощи.

Володя кинулся за воришкой. Тот под вагон — и Володя туда. Тот на крутую насыпь — и Володя следом. Наконец он ловкой подножкой сбил воришку с ног и, к своему удивлению, узнал в нем детдомовского атамана Малютку.

-Отпусти, дяденька,— захныкал тот.

-Какой же я дяденька? Не узнаёшь, что ли?

Малютка зло посмотрел на маленького сержанта и выхватил из кармана нож. Володя отскочил в сторону, а потом резко ударил вора по руке. Само-дельная финка упала на мостовую.

-А, ты так,— не на шутку рассердился Володя и выхватил пистолет.

Малютка задрожал от страха.

-Эй, товарищ боец! — крикнул Валахов пожилому солдату, идущему к вокзалу.

-Слушаю вас, товарищ сержант!
-Отведите этого грубияна в милицию и передайте, что его задержал бывший воспитанник Мариупольского детского дома сержант Владимир Ва-лахов!

-Понятно! — протянул солдат и, недоверчиво посмотрев на Володю, по-просил показать документы.
Володя важно раскрыл кожаную полевую сумку, порылся в ней и, найдя документы, протянул их солдату.

-Всё в порядке, товарищ сержант,— ещё раз козырнул солдат и взял Малютку за шиворот.

-Правильно! — раздались голоса из толпы.— Так и надо!

-Возьмите ваш кошелёк,— вежливо обратился Володя к пострадавшей.

Та не знала, как отблагодарить своего защитника. В душевном порыве

она по-матерински поцеловала его.

-Что же ты, сынок, не купил ничего? — спросила у Володи старушка, когда он вернулся в вагон.

-Некогда было ему,— вмешалась в разговор другая соседка,— он сейчас вора схватил. Нож отнял.

Старушка всплеснула руками и недоверчиво посмотрела на мальчика, но, заметив у него медаль, проговорила:

-Сразу видно, геройский паренёк.

А геройский паренёк тем временем читал записку, которую обнаружил в сумке с продуктами. Вот что писалось в ней: «Настоящий пистолет мы у тебя взяли. Зачем он тебе в Москве? А в кобуру положили деревянный. Его ловко, мастерски сделал Фома. Береги как память о Фоме. Золотые руки! Не сердись. Левашёв и другие».

В Мичуринске Володю встретил военный комендант.

-Приказано посадить вас в мягкий вагон,— сообщил он и поинтересо-вался, зачем едет сержант в Москву.

-На учёбу! — с гордостью ответил мальчишка.— В суворовское.

-А генерал Герасименко случайно не твой родственник? Лично по теле-фону вчера говорил, просил позаботиться о тебе.

-Это наш командующий,— сказал Володя.— В боях вместе бывали,— с гордостью добавил он.

-Ну, герой, генерала Герасименко я знаю давно. Большую честь оказал тебе генерал. Не подводи, оправдай доверие в учёбе.

-Постараюсь.
Посадив юного фронтовика в поезд, комендант ушёл, и Володя остался в купе один. Поезд долго стоял на станции. В окно было видно, как пассажиры спорили с проводниками, упрашивали пустить их хотя бы в тамбур.

-Мест нет! — громко кричали те и оттесняли пассажиров от вагонных дверей.

-Как же нет? — спросил Володя у проводницы, которая убирала в купе.— Говорите, мест нет, а у меня тут три свободных.

-Вы, товарищ сержант, по особому билету едете. Броня. Понятно вам? — ответила женщина, продолжая мести пол.

Володя постучал кулаком по деревянной стене и рассмеялся:

-Ну разве это броня? Броня у танка бывает...

-В вагоне тоже бывает,— пояснила проводница и улыбнулась.— Если место забронировано, его никто не займет, кроме того, кому оно предназначено.

-Понятно,— протянул Володя и, желая показать себя заправским солда-том, спросил: — Привал-то надолго здесь?

-Час стоять будем.

Посмотрев на трофейные часы, Володя кашлянул.

-Пойду в разведку. Может, знакомых встречу,— сказал он проводнице и, выйдя из вагона, стал важно прохаживаться по перрону.

Потом пошёл в вокзал. Там было полно народу. И вдруг он увидел Олю... Она была с матерью. А говорил брат, что она погибла. Володя подбежал к ним и остановился. Девочка удивлённо посмотрела на него.

-Почему он так смотрит на меня? — наклонилась она к матери.

-Спроси у него, не знаю,— улыбнулась незнакомая женщина и тоже по-смотрела на маленького сержанта удивлённо.

-Здравствуй, Оля! — прошептал Володя несмело.

Девочка пожала плечами.

-Вы ошиблись,— заговорила женщина.— Её зовут Нелей.

-Тогда простите,— начал извиняться сержант.— Она очень на Олю по-хожа. А Олю фашисты сожгли. Вот я и думал...

-Понимаю,— серьёзно сказала женщина и зачем-то сняла пушинку с Во-лодиной шинели.— Вы дружили? Это печально...

-Ты немцев убивал?—спросила девочка, заметив у мальчика медаль.

-Приходилось. Но больше в плен брал,— важно ответил гвардеец.— Если не сдавались, уничтожал...

-Куда же вы теперь путь держите? — поинтересовалась мать Нели.

-В Москву, на учебу! Без военного образования генералом не станешь.

-А мы в Ленинград. Да вот сидим пятый день. Мест нет,— вздохнула женщина.— Что-то невероятное творится. И когда мы приедем в родной Ленинград?

-А в Ленинград через Москву?
-Фу! А ещё сержант. Географии не знаешь,— рассмеялась Неля.

-Я географию на фронте не изучал,— обиделся Володя и полез в карман за часами. Посмотрев на циферблат, заторопился: — Ну ладно, пойду. А то поезд скоро уйдёт.
Около дверей он ещё раз оглянулся и посмотрел на Нелю. Ну, до чего ж она похожа на Олю! Как две капельки воды.

В вагоне Володя сразу же повёл переговоры с проводницей.

-Тётя, а знакомых можно в моё купе пригласить? — спросил он.
-Нельзя! — отрезала проводница.— Без билетов никого!

-А если билет купить?

-А деньги у тебя есть? — уже другим тоном заговорила проводница.

Володя достал из сумки пачку денег и молча положил на столик.

Глаза у проводницы блеснули. Засовывая деньги в карман, она, подмигнув, сказала:

-Беги за своими знакомыми, да быстрей.

Володя стрелой вылетел из вагона.

-Собирайте вещи и за мной! — приказал он Неле и её матери.— Я купил вам билет. В мягкий вагон.

Через несколько минут его новые знакомые сидели в купе. Сержант достал из мешка сало, хлеб, консервы.

-Ешьте, ешьте,— угощал он новых знакомых.— Это гвардейский харч.

После обеда маленький сержант рассказывал о боях, а Неля о том, как они

с матерью жили в эвакуации. Тоже голодали. И под бомбёжкой были.

Наговорившись досыта, Володя и Неля начали шалить, как маленькие дети, и даже поссорились из-за того, что не поделили солнце. Это такая игра была у них: что увидят, кричат: «Это моё!»

Володе с новыми знакомыми было весело и хорошо. За разговорами время прошло быстро, и Володя сожалел, что так скоро приехали в Москву.

В Москве Владимир Валахов нашёл недалеко от метро «Кропоткинская» Управление суворовскими училищами и предстал перед генералом.

-Гвардии сержант Валахов прибыл на учёбу! — доложил он.

-Фронтовик? — спросил генерал.

-Так точно! — Володя то и дело козырял и стучал каблуками, думая, что этим самым выражает свою дисциплинированность и готовность выполнить приказ генерала.

-А зачем ты дёргаешься? Тоже мне, гусар... Учиться как будешь, хорошо?

-Так точно! Хорошо буду учиться. Даже отлично! — заверил маленький сержант генерала.

Но своего слова Володя не сдержал.

Трижды убегал он из суворовского училища, и каждый раз его ловили. Дальше Курского вокзала убегать не удавалось.

-И не стыдно тебе? — совестил генерал.— Товарищи на фронте думают, что учишься, а ты...-

-Учиться никогда не поздно. Я фашистам хочу мстить,— твердил Воло-дя.— Не хочу с мелкотой за партой сидеть.

-Приказываю учиться, гвардеец!— сердился генерал.

Приказы и уговоры не помогли: учился Володя плохо.

Однажды после очередного побега, когда офицер-воспитатель привёл Володю в училище, он увидел на своей койке письмо. Маленькое, треугольное. Письмо было печальное. Брат Виктор писал:

«Вчера умерла мама... Телеграмму хотел послать тебе, да денег не было. О тебе вспоминала. Наказывала, чтобы ты учился, офицером стал».

Никто не видел, куда исчез суворовец Валахов. Шинель и шапка на месте, на койке разорванный конверт, всё цело, а мальчишки нет. Всё училище было поднято на ноги. Казалось, что нет такого уголка, куда бы не заглянули офицеры. Известили милицию. И лишь ночью дежурный по училищу, проходя по лестничной площадке, услышал, как кто-то плачет на чердаке. Прижавшись к трубе, Володя сидел на пыльной балке и, закрыв лицо руками, плакал.

Неутешное горе мальчика переживала вместе с ним вся рота суворовцев. Но как бы тяжело оно ни было, его нужно пересилить, забыть и продолжать начатое дело. И Володя пересилил горе.

А вскоре произошло другое событие. Уже радостное. В гости к Володе приехал ефрейтор Левашёв.

Мальчишка вбежал в вестибюль и увидел своего фронтового друга. Он стоял около стенда и рассматривал фотографии суворовцев — отличников учёбы. Стоял на одной ноге. Сердце у Володи замерло от испуга. А Левашёв, шагнув к нему на костылях, заговорил:

-Здорово, суворовец! Я тут вот фотографии разглядываю, а твоей по-чему-то нет среди отличников.

-Как же это, а? — кивнул Володя на единственную ногу ефрейтора.

-Как видишь... Отвоевался я.

-А как остальные?

-Фома погиб,— глухо сказал Левашёв и опустился на стул, стоявший около стенда.— Остальные пока живы, о тебе спрашивают, беспокоятся, по-чему не пишешь, как учишься. Всем хочется знать, какой суворовец получится из фронтовика.

Суворовец промолчал. Он понял, что Левашёву уже рассказали о его проделках.

-Нельзя так, Володя,— отцовским тоном заговорил ефрейтор и постучал костылем по стенду.— Ты фронтовик, награду правительственную имеешь. Ты для ребят должен быть примером. Я ведь знаю, как хотелось твоей матери, чтобы ты учился на офицера.

Долго ещё говорили они. А на прощание крепко обнялись. Многое понял в эти дни маленький сержант.

...И в болезни бывает перелом, и в ходе войны, когда силы противника почти равные. Бывает переломный период и в характере человека. Наступил он и у Володи.

Суворовское училище Владимир Валахов закончил с золотой медалью. Затем поступил в Ленинградское военное училище и отлично закончил его.

И после войны нашлось место подвигу. Ровно год рота Владимира Валахова разминировала под Новгородом те места, где шли бои с фашистами. Тысячи мин, забытых и брошенных снарядов обезвредили воины роты.

Теперь ребята Новгородской области могут спокойно бегать по лугам и лесам.

Офицер Валахов закончил инженерный факультет одной из военных академий в Москве. Вскоре стал командиром танкового батальона на Дальнем Востоке.

На тактических учениях танк, в котором был командир Валахов, неожиданно сорвался с обрыва и перевернулся. Владимир Дмитриевич повредил позвоночник. Он не может командовать подразделением, но и для него нашлось почётное дело: подполковник Валахов стал преподавателем в военном училище. Владимир Дмитриевич теперь на заслуженном отдыхе. Живёт в Таганроге. Он бывает в гостях у школьников. Офицеру-фронтовику, смолоду ставшему в строй защитников Родины, есть что рассказать ребятам.

Дорога .... Начало неудач . Путешествие «зайцем Началась война Голод .

Партизан-одиночка Разговорчивые псы . Пожар .... Военная карта . Гвардейский знак . Резервы Письмо к матери . В разведке Подвиг и награда . На учебу . Послесловие .

Как видишь... Отвоевался я.

А как остальные?

Фома погиб,— глухо сказал Левашев и опустился на стул, стоявший около стенда.— Остальные пока живы, о тебе спрашивают, беспокоятся, по-чему не пишешь, как учишься. Всем хочется знать, какой суворовец получится из фронтовика.

Суворовец промолчал. Он понял, что Левашеву уже рассказали о его проделках.

Нельзя так, Володя,— отцовским тоном заговорил ефрейтор и постучал костылем по стенду.— Ты фронтовик, награду правительственную имеешь. Ты для ребят должен быть примером. Я ведь знаю, как хотелось твоей матери, чтобы ты учился на офицера.

Долго еще говорили они. А на прощание крепко обнялись. Многое понял в эти дни маленький сержант.

...И в болезни бывает перелом, и в ходе войны, когда силы противника почти равные. Бывает переломный период и в характере человека. Наступил он и у Володи.

Суворовское училище Владимир Валахов закончил с золотой медалью. Затем поступил в Ленинградское военное училище и отлично закончил его.

И после войны нашлось место подвигу. Ровно год рота Владимира Вала- хова разминировала под Новгородом те места, где шли бои с фашистами. Тысячи мин, забытых и брошенных снарядов обезвредили воины роты.

Теперь ребята Новгородской области могут спокойно бегать по лугам и лесам.

Офицер Валахов закончил инженерный факультет одной из военных академий в Москве. Вскоре стал командиром танкового батальона на Дальнем Востоке.

На тактических учениях танк, в котором был командир Валахов, неожи-данно сорвался с обрыва и перевернулся. Владимир Дмитриевич повредил позвоночник. Он не может командовать подразделением, но и для него нашлось почетное дело: подполковник Валахов стал преподавателем в военном училище. Владимир Дмитриевич теперь на заслуженном отдыхе. Живет в Таганроге. Он бывает в гостях у школьников. Офицеру-фронтовику, смолоду ставшему в строй защитников Родины, есть что рассказать ребятам.

Подвиг юного партизана

Перед боевым вылетом, когда самолёт уже стоял на старте, командир машины доложил майору:

–Не пойму, что случилось. Нет стрелка.

–Вот он, Серёжка, полетит. Заболел стрелок.

–Вы шутите, товарищ майор. Мне воздушный боец нужен, а не мальчишка!

– Он стрелянный воробей. Не подведёт. Летите, капитан!

Лицо капитана как-то сразу стало недовольным, глаза блеснули насмешливым огоньком, смерили парнишку с ног до головы: «Тоже мне «стрелянный». Парашют до пяток достаёт».

–Ладно, садись за пулемёт.

– Есть! – ответил Сергей.

Сначала полёт группы штурмовщиков проходил спокойно. Лишь где-то вблизи Альп, когда под крылом промелькнул передний край и цель была близка, из облака вдруг вынырнули два немецких «фокке-вульфа».

Сергей поймал врага в перекрестие прицела, положил пальцы на гашетку, замер.

-Ты заснул, что ли! — собрался было крикнуть капитан, но в этот момент Сергей открыл огонь.

Трассирующие пули красными стрелами впились в правую плоскость немецкого самолёта, и враг отвалил в сторону.

В тот же миг откуда-то сверху соколом упал краснозвездный истребитель и, подойдя вплотную, добил фашиста.

Капитан оказался скупым на слова. Когда возвратились с задания, он даже не сказал, правильно ли действовал воздушный стрелок, а может быть, допускал ошибки. Лишь усмехнулся и бросил в сторону стоявшего Сергея:
-Тоже мне воробей...

В столовой Сергей, как всегда, сидел на своём «забронированном» месте возле раздаточной. В шестнадцать лет на аппетит не жалуются...

В середине зала за круглым столом шумно разговаривали офицеры — ветераны полка. Среди них был и капитан. Он что-то рассказывал и громко смеялся, изредка бросая взгляд на Сергея.

Когда Сергей прошёл мимо ветеранов, смех мгновенно затих.

-Смотрите-ка, у него орден Красного Знамени!..
-А ты не знал? — сказал кто-то громко.— Этот хлопец видал бой не только с самолета.

Густой массив бельского леса, окаймлённый со всех сторон озёрами и реками, издавна называют местные жители «Зелёным островом».

В годы войны «Зелёный остров» был недоступен ни для танков, ни для мотопехоты, ни для артиллерии врага. Да и пеший мог пройти только по известным тропам.

Берега рек и озёр болотистые, зыбкие, поросли непроходимым кустарником и густым камышом. Немногим людям, даже старожилам ближайших сел, известны тропы, ведущие в чащу леса. Да и редко кто отваживался ходить в те глухие места. Чего доброго, с медведем или рысью встретишься. Взрослые пугали ребятишек: «Туда пройдёшь, а оттуда не вернёшься». В диких местах гнездились глухари, тетерева, гуси, журавли.

В конце августа 1920 года в бельские леса приезжал на охоту Владимир Ильич Ленин. Вместе со своим братом Дмитрием Ильичём он ходил на «Зелёный остров», охотился там и даже ночевал в шалаше. Любил рассказывать вышегорским ребятишкам старый охотник Трощенков из деревни Нестерово о том, как провожал Владимира Ильича и ещё «каких-то наркомов» на «Зелёный остров».

Рассказ деда Трощенкова Серёжа хорошо запомнил. И когда он был звеньевым в вышегорском пионерском отряде, то ходил с ребятами на остров, не побоялся. Искали шалаш Ильича. Но времени с тех пор, когда приезжал Ленин, прошло много и шалаш, наверное, разрушился. Указать точно, где он был, никто не мог. А дед Трощенков уже умер.

В этом дремучем лесу и основался партизанский отряд имени Щорса.

Немало хлопот доставляли партизаны немецким войскам. Летели под откос поезда, горели автомобильные колонны, подорванные на минах, исчезали целые подразделения карателей, рвались склады боеприпасов.

Наравне со взрослыми сражался в отряде совсем ещё маленький, лет двенадцати-тринадцати, мальчик Серёжа Корнилов.

Это была уже не первая боевая операция, в которой принимал участие Серёжа.

Как-то на задание вышли Пётр — старший брат Серёжи, Василий Панков, прозванный за кашеварство «Василисой», и Серёжа. Возглавил группу лейтенант Николай Горохов. Вышли глубокой ночью. Через замерзшую речку проползли на животе. ёед был ещё непрочный, трещал, прогибался. Того и гляди провалишься и пойдёшь на дно раков кормить.

Было безветренно и тихо. Хруст прихваченной морозцем опавшей листвы будил сонных тетеревов. Потревоженные птицы, шумно хлопая крыльями, вылетали из брусничника и, натыкаясь в кромешной тьме на сучья и стволы деревьев, беспомощно падали на землю.

Чем гуще лес, тем труднее идти. Сухой валежник и бурелом вырастали стеной на пути, и разведчикам приходилось уклоняться то вправо, то влево.

Хорошо, что Пётр и Серёжа знают лес и по каким-то только им известным признакам находят дорогу, а то блуждать бы до утра.

И всё-таки разведчики двигались медленно. А время дорого: утром уже пойдут эшелоны с немецкой техникой и вооружением.

Лишь на рассвете партизаны обогнули спящую деревушку на опушке леса и притаились в густом ельнике недалеко от железной дороги. Здесь лес ближе всего примыкал к полотну — можно подобраться незамеченными. Уже хотели выползать из кустов, как вдруг:

-Смотрите, немцы! — сказал Серёжа.

Вдоль насыпи, обняв озябшими руками винтовки, медленно шли два высоких гитлеровца. Оба в больших валенках, на голове клетчатые шерстяные платки.

-Плохо дело, дорога охраняется,— сказал лейтенант.— Надо что-то придумать.

-Снять из автомата! — предложил Панков.— Потом рывок к дороге и назад...

-Шуму много будет,— не согласился лейтенант.— Посмотрим, далеко ли они уйдут.

Гитлеровцы дошли до переезда, повернули обратно. В километре от переезда возле самой дороги задымил костёр. У костра маячили ещё два гитлеровца. Послышался рокот мотора. Пронеслась на скорости мотодрезина. Проверялась исправность железной дороги. Значит, скоро пустят эшелон, а взрывчатка ещё не заложена.

Уже повисло над лесом красное холодное солнце.

Через переезд прошла женщина с вязанкой хвороста. Возле шлагбаума остановилась, утянула покрепче верёвку и, взвалив за спину хворост, направилась к деревне.

-Рискнём? — сказал лейтенант.— Броском и...

Партизаны переглянулись. И вдруг Сержа хитро сощурился.

-Давайте сюда мешок. Юбку сделаю...

-Не дури, чего надумал? — рассердился старший брат.— Тоже мне, актёр.

-Понимать надо: оденусь девчонкой и понесу взрывчатку с кучей хвороста. Видал, немцы пропустили старушку...Идея!—вскочил Василий.— Кто как не я «Василиса»! Я и оденусь старушкой.

-Эге! Не смеши,— возразил Пётр.— Таких здоровущих старушек на белом свете не бывает... Лучше я оденусь старушкой.

Бросьте, хлопцы,— спокойно сказал лейтенант. Он никогда не повышал голоса.— Пусть Сергей наденет «юбку». Порите мешок.

Через несколько минут, когда путевая охрана удалилась к костру, Сергей вышел из леса и пошёл в направлении переезда через железную дорогу.

Вот он уже близко у полотна, сел, незаметно вывалил взрывчатку, поднялся и зашагал к деревне. Он уже вне опасности.

Небо закрыли хмурые осенние тучи. Подул холодный, пронизывающий насквозь ветер. Серёжа без телогрейки, в одном стареньком лёгком пиджаке. Стынут ноги, и зубы выбивают морзянку. Надо бы бегом да в лес, но, убегая, можно вызвать подозрение у гитлеровцев, привлечь их внимание: ещё откроют огонь из автоматов.

Серёжа обернулся. Там, где брошена взрывчатка, копошился лейтенант... Он устанавливал взрыватель.

Послышался длинный, сиплый гудок паровоза. У Сергея задрожали ноги, потом всего стало трясти, как в лихорадке. Сердце стучало, как молот по наковальне. Ведь если немцы заметят—тогда всё пропало!

Из-за леса показался эшелон... Идёт быстро, земля гудит. Вот он уже совсем близко, а лейтенант всё лежит у самой насыпи. Со страху у мальчишки подкосились ноги.

-Уходи! Беги! — услышал Серёжа голос лейтенанта.— Приказываю! Доложи!..

Серёжа отбежал всего лишь за бугорок, как раздался взрыв и со страшным грохотом и металлическим скрежетом полетели под откос вагоны. Потом ещё взрыв, ещё и ещё...

Затрещали пулёметные и винтовочные выстрелы.

Серёжа оглянулся. К небу поднимался чёрный столб дыма. Мальчик помчался по высохшему бурьяну к лесу... Бежал долго. Только в самой гуще деревьев, наткнувшись на ёлку, остановился. Отдышался. Снова побежал...

Далеко позади всё ещё слышались то одиночные винтовочные выстрелы, то пулемётная дробь.

«Не вернуться ли? Помочь бы ему». Но в ушах словно застряли слова лейтенанта: «Приказываю! Доложи!»

...Глубокой ночью, едва передвигая ноги, Серёжа добрался до партизанской базы. Брат Пётр уже встречал его у реки.

-С вечера жду,— сказал он, прижимая к себе Серёжу, радуясь его возвращению.— Замёрз небось?

-Ни капельки. Даже жарко было. Только есть охота.— Серёжа не стал огорчать брата рассказами, как ему было холодно и даже страшно.

-«Василису» не видал? — спросил Пётр. – Да, не всё кругло вышло у нас.

-Случилось что-нибудь?

-Коля-лейтенант погиб,— выдавил брат.— И Василий пока не вернулся...

Мальчика как кипятком ошпарило, сердце заныло...

-А может, живы,— усомнился он. Так не хотелось верить, что нет в живых лейтенанта-москвича с улицы Горького.

-Я нёс его. Он дышал ещё. А Вася прикрывал нас. Потом... — Пётр запнулся, голос дрогнул,— Коля умер. Ну, чего размокрился? — деланно суровым голосом прикрикнул брат.— Это тебе война,— и, обняв мальчика, повёл его в землянку.— Не реви.

Успокоившись, Серёжа попил горячего чаю с сухарями и тотчас заснул, сидя за столом. Он и во сне все плакал. Проснулся в слезах. Приснилось, будто немцы поймали отца и повели расстреливать. И будто отец его — лейтенант Коля...

Открыл глаза. За столом в той же позе сидел брат и что-то писал. В землянке было жарко и дымно. Коптилка из гильзы мигала. В углу дремал дежурный радист. На жестяной печке, которую смастерил «Василиса», монотонно свистел чайник.

-Петя, а наш отец в плен не может попасть?

Петр снял с Сергея сапоги, раздел и, не ответив на вопрос, сказал:

-Ложись, спи.

Брат ещё что-то долго писал, грыз карандаш, а Серёжа лежал и никак не мог уснуть. Думал о Коле-лейтенанте. Где-то там, в Москве, его родные, и они не знают, что их сын, выполняя боевое задание, погиб. А может быть, им уже давно сообщили о том, что Коля пропал без вести. Вот она какая, война...

...Три дня продолжались поиски Василия Панкова. Ходили разведчики в ближайшие деревни, спрашивали у жителей, прочёсывали лес, подавали сигналы рожком из бересты, но всё безрезультатно. Решили, что пропал без вести. Но однажды утром «Василиса» неожиданно появился. Идёт по тропинке, улыбается. Жив-живёхонек и невредим. Лицо красное. Из-под кубанки ручьями льётся пот.

Первым встретил его Серёжа, потому что вдали от землянки кормил белку Машку. Любила Машка сухари. Возьмёт в лапы, сядет на сучке и грызёт. Совсем не боится людей.

-Живой! Живой! — закричал Серёжа.

-Чего кричишь? Если бы я был не живой, то как бы пришёл? Идём, поможешь,— сказал Панков и, ухватив Серёжу за рукав, повёл вниз к реке.

На берегу стояло что-то непонятное на двух колёсах и с двумя трубами. Которая поменьше — торчала кверху из круглой крышки, а другая — побольше, была направлена на противоположный берег.

-Это что, пушка какая или миномёт?

-И то, и другое, и третье,— ответил «Василиса».— Незаменимое орудие. Вёрст двадцать тяну, руки до крови истёр.— «Василиса» показал закопчённые мозолистые большие руки.— Заряжен агрегат, потому и тяжёлый. «Кашемётом» называется.

Серёжа удивлённо покачал головой и подошёл поближе. Вдвоём выкатили «кашемёт» на дорогу, поставили против землянки командира. Собрались партизаны. На радостях обнимают Василия. Все довольны возвращением партизанского повара. А герой дня заломил кубанку и балагурит:

-Принимайте, братцы, современную технику. «Василиса» подаёт в отставку!

Кто-то предложил Василию хлеба. Отказался:

-Я сыт по горло, братцы,— он стукнул ладонью по крышке агрегата,— туг еды полно. Ну и тяжела. Придётся впрягаться дяде Грише.

А тем временем из землянки вышел великан. В полушубке, без шапки. Трёт глаза спросонья, не поймёт, по какому случаю шум?

-Это что ещё за штукенция?

-«Кашемёт»! — поспешил объяснить Сережа.

-Что за орудие?

-Орудие, как орудие. Бьёт...
-Эх ты, Сергунька, а ещё разведчик,— упрекнул «Василиса».— Я же пояснял, что это «кашемёт». Вот сюда закладывается крупа, а вот отсюда вылетает каша.— Он направил трубу на Серёжу и ударил по жести кулаком. Запахло гарью.

-Ну и что, кашей стреляет? — спросил Сережа, догадываясь, что Василий шутит.

-А то чем же? Размазней — трах!

-Ты мне толком объясни,— обиделся дядя Гриша.— Я, браток, во флоте был, сухопутную технику не знаю. Что это за пушка? Для дезинфекции, что ли?

— Я и говорю,— ответил Панков,— натуральный «кашемёт». Пойдут немцы в атаку, а я их из «кашемёта»... Особливо, когда «хайль» будут орать. Так рты и замажу. А бьёт, чертяга, метко!

-Тогда кашу надо пересолить,— послышался голос комиссара,— а ты на это мастер. Пересоленной кашей если по немцам ударишь из «кашемёта», считай — победил. Они завернут к реке пить воду, а Сергунька подойдёт и под зад ногой... А плавают они плохо. Вот и утонут.

Возле походной кухни собрался почти весь отряд. Смеялись от души. Громче всех хохотал Серёжа, когда узнал, что Василий прибуксовал обыкновенную немецкую походную кухню.

-Ха, ха, ха! Вот это «кашемёт» так «кашемёт»! Здорово!

Лишь дядя Гриша был серьёзен. Он пробовал, насколько тяжела кухня. А вдруг и впрямь придётся вместо тягача таскать её?

-Нет, ничего, кухонька справная. В крайнем случае, на себе можно дотянуть. Пойдёт! — великан крякнул и только теперь улыбнулся.

Так и прозвали трофейную кухню «Василисиным ка- шемётом». Поваром был уже не Василий, а тётя Клава, жена местного лесника. Дом её спалили немцы, а сам лесник погиб на фронте.

Дяде Грише было поручено буксировать кухню во время переходов. Великан не огорчался. Ему это, что Серёже санки тащить. А выгода прямая — сварит тётя Клава кашу, дяде Грише первый черпак.

Дремучие ели, укутанные снегом, издали похожи на огромных часовых в белых маскировочных халатах. Серёжа притаился на сучке, как взъерошенный воробей, и всматривается в мутную снежную даль. Он в дозоре.
Хорошо в дозоре летом: тепло, птички поют. А зимой на ветру долго ли просидишь? Пробирает до костей.

По времени должна скоро подойти смена. И когда с ветки слетела стайка красногрудых снегирей, издавая звук, похожий на судейский свисток, Серёжа подумал, что идет кто-то из партизан. Но увидел незнакомого человека, который пробирался по глубокому снегу прямо в сторону Серёжи.

«Кто бы это мог быть?» — подумал мальчик.

Серёжа взял автомат наизготовку. Вскоре он увидел, что идёт не кто иной, как женщина. Это уж не так опасно, пусть подойдёт ближе. Даже мелькнула мысль: «А вдруг это мама?» Вот она уже совсем близко. Хорошо видно без бинокля, что женщина маленькая ростом, в полушубке, на голове белый платок. Возле дерева остановилась, расстегнула полушубок.

-Фу, жарко,— сказала она.

Серёжа спрыгнул с сучка, наставил автомат. Незнакомка с испугу села на снег, но, увидев мальчика, улыбнулась...

-Как ты напугал меня...

-Куда? — строго спросил Серёжа.

Девушка посмотрела на него большими голубыми глазами и ответила, улыбаясь:

-А ты кто? Лесник?

-Это не твоё дело. Куда идёшь?

На морозе девушка разрумянилась и чём-то напоминала снегурочку. Сергей даже разозлился на себя за такие мысли. Он же на посту!

-Нечего по лесу шляться в такую погоду. Замёрзнешь. Иди домой!

-А может, я немецкая разведчица, ищу партизан!

Серёжа шуток не принял, кашлянул для пущей важности, выпрямился, указал стволом автомата.

-Ну-ка, разведчица, марш со мной! Там разберутся.

-А вот и не пойду,— всё улыбалась девушка.— Подумаешь, какая строгость.

-«На кого же она похожа?» — напрягал память Сергей, но вспомнить так и не смог.

-Марш впереди меня, говорят тебе!

-Товарищ партизан, а как вас зовут?

-Не положено разговаривать. Иди!

-Ты, конечно же, самый главный разведчик? А я сразу не догадалась.
-А ты главная шпионка у немцев? Ишь, разговорилась...

-Дорогой товарищ начальник, может, ты скажешь, где землянка командира? А я подарю тебе фонарик. Пригодится разведчику... У меня и рукавички есть, возьми.

-Иди, иди! Не разговаривай!
-Ну, так и быть, раз приглашаешь, пойду...

Когда проходили мимо кухни, дядя Гриша окликнул:

-Сергунька! Ты, никак, снегурочку под Новый год встретил?

Сергей буркнул что-то невнятное и не оглянулся.

В штабе не успел Сергей доложить командиру о том, что он задержал подозрительного человека, как незнакомка сняла варежки и, протягивая командиру руку, сказала:

-Здравствуйте, товарищ Андреев! Связная Лиля. Пришла по заданию секретаря подпольной партийной организации.
-Здравствуйте, Лиля! Слышал о вас. Как вы нашли нас?

Лиля посмотрела на Серёжу, улыбнулась.

-Меня встретил ваш разведчик и очень любезно указал дорогу...— Девушка сняла платок, разделась. Сергей узнал её. Это же Дуся — сестра учительницы.

-Он у нас мальчик обходительный, культурный,— вставил комиссар, не уловив в словах Лили лёгкой, добродушной иронии.

А Сергей густо покраснел и отвернулся.

-Ну, рассказывайте, с чем пришли, Лиля?

-Товарищ капитан! — Сергей шагнул к столу.— Врёт она. Это не Лиля, а Дуся Борискова. Я знаю её. Из нашего села.Девушка рассмеялась, обняла за плечи Сергея и, глядя ему в глаза, сказала:

-Ну как же ты меня не узнал сразу—Борискову Дусю! А Лиля — это моя подпольная кличка. Ну ладно, иди погуляй, мне поговорить надо с командиром. Спасибо, что помог найти штаб.— И ещё она шепнула: — Васе не говори пока, что я здесь.

Сергей со стыда готов был сквозь землю провалиться. Он выскочил из землянки, как из бани, вспотевший. Лицо и уши пылали огнём. Сзади послышались шаги. Обернулся — Дуся!

-Вот тебе фонарик, бери. А вот рукавички. Только не сердись.

-Не надо. Не заслужил,— ответил глухо Сергей и быстро пошёл от землянки.

Он злился на себя. Всё получилось как-то нескладно. Что теперь подумает командир? А партизаны узнают — засмеют. Партизанскую разведчицу не узнал, да ещё из своего села..,

-Сережа! — услышал он голос сзади,— не сердись, бери подарки, это мать прислала.— Она догнала Сергея и положила ему фонарик и рукавички в карман.— Ну чего ты расстроился?

-Подумаешь, и ничего я не расстроился... Я тебя сразу узнал. Ладно, некогда мне.
-А ты не хочешь спросить о матери?

-Хочу! — Сергей остановился.

-Жива и здорова, привет тебе шлёт. Ну ладно, мы ещё потолкуем. Командир меня ждёт...

-И мне на пост пора,— повеселел Серёжа.

Забравшись на сосну, он долго рассматривал рукавички, от которых пахло чем-то родным, домашним...

Ветер раскачивал дерево, отчего слегка кружилась голова. Стало Серёже как-то тепло, хорошо, как дома, когда за столом собиралась вся семья.

В февральскую метель партизаны покинули «Зелёный остров». Был получен приказ выйти на магистраль Москва—Минск и ударить по тылам немецких войск. Предстоял многодневный и опасный марш. Хорошо, что день и ночь бушевала вьюга, и гитлеровцы отсиживались в тёплых хатах и блиндажах, иначе не миновать неравных стычек.

Шли днём и ночью. Останавливались лишь на не сколько минут перекурить и перемотать сбившиеся в сапогах портянки. Даже есть приходилось на ходу. Мерзлый хлеб твёрдый, как кирпич, от холодного варёного мяса зубы ломит.

Ничто не изматывает так человека, как бессонные ночи. Веки, словно свинцовые, усталь валит с ног. Упади — не встанешь.

Серёжа ещё никогда так не уставал, как в этот марш.

Впереди него плелись, о чём-то беседуя, Дуся и Вася Громов.

«Надо же, встретились»,— подумал Серёжа.

И Дуся и Вася несут тяжёлые мешки с патронами и гранатами. У Васи за спиной, как охотничье ружьё,— ручной пулемёт.

Сергей догнал их, дёрнул Дусю за рукав:

-Давай, понесу мешок.

-Что ты, не надо,— не соглашалась Дуся,— тебе и без мешка тяжело.

-Давай, мне для равновесия.

Девушка молча сняла мешок с плеча, отдала. Ей понятна мальчишеская гордость.

-Фу, я в самом деле уморилась, едва плетусь.

-Ты немного отстань,— шепнул Вася,— нам поговорить надо, понимаешь...

-Ладно,— понимающе согласился Сергей и, перевалив через плечо связанные мешки, зашагал в большущих кирзовых сапогах впереди Дуси и Васи. Сапоги обледенели, гремят, как деревянные колодки, идти в них — сплошная мука.

Рассвет наступил незаметно. Сначала по сторонам всё мутнело, потом стало светло.

Наигралась за ночь вьюга, улеглась.

Партизаны свернули с дороги, остановились на днёвку. Вокруг поставили посты, вперед выслали дозоры.

Сергей уже дремал под елью, когда за лесом послышались взрывы, потом короткие автоматные очереди. Неожиданно в ельнике появился широкоплечий всадник на коне, потом ещё и ещё...

Сергей удивился: первым всадником оказался лейтенант Гаранин, вторым брат Пётр.

-Операция проведена успешно! — окая, доложил лейтенант командиру отряда.— Состав взорван, путь разрушен и захвачен немецкий обоз.

Партизаны обступили сани, рассматривают лошадей, захваченное у врага оружие, удивляются: сколько всего притащили...

-Ну, братцы,— сказал командир,— теперь всем на конный транспорт и живее в путь. Задерживаться нельзя.

-По местам! — раздались голоса командиров партизанских подразделений.

Повезло и Сергею. Брат подвёл рысака и кивнул, сдерживая улыбку:

-Хочешь? Садись! Будешь со мной в авангарде!
-Не обманываешь? — обрадовался мальчишка и неумело, но быстро взобрался в седло.

Ещё никогда Сергей не сидел в настоящем седле. Очень удобно. До войны приходилось купать колхозных лошадей, но тогда седло заменяла кепка, и стремян не было. А тут и кожаная уздечка, и блестящие стремена, и хрустящая кожа седла... Конь гарцует на тонких ногах. Здорово!

Получив боевую задачу, разведчики поскакали впереди отряда. Серёжа не отставал от брата. Конь летит, как птица. Серёжа сияет от удовольствия. Хочется ему, чтобы все обратили внимание, как ловко он управляет конём.

В лицо бьёт снег, обжигает тугой ветер, но мальчику в обрезанной шубёнке, перетянутой пулемётной лентой, не холодно.

Только теперь Сергею стало ясно, почему отряд вышел так внезапно по тревоге и почему лейтенант Гаранин пропадал почти неделю. Оказывается, он изучал район расположения гитлеровских тылов: где и как лучше нападать, куда потом уходить. Это не просто партизанский рейд, а заранее спланированная боевая операция.

«Хорошо закончилось»,— думает Сергей.

Но закончилось ли?

В мелколесье возле перекрёстка дорог Пётр резко осадил коня, подал знак рукой: стой! С обеих сторон двигались немецкие обозы. В каждых санях по одному немцу. Солдаты укутаны чем попало: одеялами, шалями, мешками.

«Ну, сейчас начнётся»,—решил Сергей и взял автомат наизготовку.

-Сергей со мной, остальным обойти обоз! — приказал Пётр.— Сигнал атаки — взрыв гранаты.

Оставив братишку в засаде, Пётр выехал навстречу идущим впереди обоза двум немецким автоматчикам. Они и не подозревали, что к ним подъезжает в форме немецкого офицера партизан.

Пётр был уже близко, он что-то крикнул и бросил гранату. Раздался взрыв. Конь под Сергеем дал свечу и захрапел. Потом ещё два взрыва — и лес наполнился шумом боя.

-Стреляй! Стреляй! — кричал Пётр.

Сергей дал очередь из автомата, но конь под ним шарахнулся в сугроб и всадник, перевернувшись раза два в воздухе, шлепнулся головой в мягкий снег.

Лошадь, отбежав к дереву, остановилась. Сергей с трудом выкарабкался из сугроба и лёжа открыл огонь. Рядом стрелял брат. Он прицеливался не торопясь, и после каждого выстрела радостно вскрикивал: «готов!»

В немецком обозе полная растерянность. Кони сгрудились. Фашисты мечутся от саней к саням, что-то кричат. Одни с поднятыми руками стоят на месте, другие в панике бегут к лесу, бросив оружие. Потом послышалось «ура». Это два Василия: Громов и Панков, обнажив клинки, врезались в голову обоза.

Сергей видел, как сверкали клинки, слышал крики людей, ржание лошадей... Всё перемешалось и не поймёшь, где свои, а где противник.

Гитлеровские обозники были уже почти разбиты, как вдруг на дороге появились немецкие бронемашины. Застучали пулемёты.

-Серёжка! Быстрей к командиру!..

Пётр уткнулся в снег лицом и приглушенным голосом сказал:

-Скажи, помощь нужна...

-Петя! — испугался Сергей.— Петя!

-Срочно,— захлебываясь кровью, проговорил брат.

Оттого, что очень торопился, Сергей с трудом забрался в седло и понёсся вскачь. А сзади всё гудел и ухал лес.

Вот, наконец и главные силы отряда.

-Что там у вас случилось?—спросил командир.— Почему такая пальба?

Еле выговаривая слова. Серёжа доложил о бое на перекрёстке дорог, и командир тут же выслал подкрепление.

Пулемётчики вскочили в сани и на полном галопе — туда, где товарищи ведут неравный бой, истекая кровью.

Хотел и Сергей возвратиться к брату, но хватился, а коня нет. Кто-то ускакал на нём, когда Серёжа докладывал командиру о бое. Сергей чуть не заплакал с досады, выбежал на просеку, но его помощь была уже не нужна. Вдали показались два всадника на одном коне. Дуся везла на Сережиной лошади раненого Петра. Он сидел впереди в разорванной немецкой куртке и его побледневшие губы что-то шептали, руки беспомощно висели...

-Больно, Петя? — подбежал Серёжа.— Больно, а?

-А, Сержик...— Пётр пошатнулся и стал сползать с коня.

Сергей поддержал его.

-Ребята, помогите ему, а я туда...— сказала Дуся.— Пить дай ему.

Отнесли Петра под лапчатую высокую ель, положили на сломанные ветки, укрыли тулупом. Он дышал часто, глотая открытым ртом морозный воздух. Потом, не открывая глаз, еле слышно спросил:

-Жив он? Нет, напрасно, Вася... Куда бросился...

Вскоре на дороге показались розвальни, а рядом с ними Дуся и дядя Гриша-великан. Привезли убитого «Василису». Он лежал на соломе вверх лицом. Руки скрещены на широкой груди, увешанной пулемётными лентами, губы стиснуты, лицо строгое.

Рядом с ним без кубанки лежал раненый Василий Громов. Ветер трепал его русые кудри. Он крутил головой и то и дело произносил лишь два слова: «Дуся, жарко...»
Дуся, прижав белую кубанку Васи к губам, не отходила от саней и плакала.

Серёжа смотрел то на мёртвого Панкова, то на раненого Громова, которого хорошо знал до войны, и тяжелая смертельная тоска давила грудь.

-Сергей,— тихо сказал дядя Гриша,— Пётр зовет.

Возле брата стоял на коленях комиссар отряда. У ног горел маленький костёр. В руках комиссара спички и пучок соломы.ятя жгу

-Всё,— тихо сказал Демьяныч и снял шапку.

-Петя! Петька! Не хочу! — закричал Сергей.— Как же мама? Петя?!

Мальчишку трясло, нечем было дышать, слёзы застилали глаза. Он смотрел на брата и не мог поверить, что его нет, что он уже никогда не встанет, не заговорит...

-Товарищ комиссар,— послышался голос дяди Гриши,— Василий Громов тоже скончался.

Серёжа вдруг бросился бежать. Он бежал, не зная куда, сквозь кусты, меж высоких деревьев, бежал от ужасов смерти, от неутешного горя, от своего бессилия и отчаяния.

Дуся догнала его, когда уже стемнело.

-Серёжа, поверь, мне так же тяжело, как и тебе,— сказала она, обняв парнишку за плечи.— Но разве этим поможешь? Да будь они прокляты, эти фашисты - гады! Но кто же, как не мы, должны отомстить за брата и двух Васей!

...Хоронили партизан далеко от того места, где был бой. Произносили короткие прощальные речи, давали клятву отомстить, никогда не забывать, быть такими, как они — павшие смертью героев, но Серёжа не слышал ни слова, не видел людей...

Когда раздался прощальный салют, он не вздрогнул. С осунувшимся, посуровевшим лицом, крепко сжав скулы, сухими, исстрадавшимися глазами смотрел, как засыпали могилу его брата и обоих Василиев.

Поставили деревянные памятники с надписью: «Они вечно с нами, как призыв к верности, мужеству и отваге». И лишь когда все разошлись, он упал на свежий холмик сырой земли и заплакал навзрыд горько и безутешно. Чьи-то сильные руки подняли мальчика и положили в сани на раскинутую шубу. Рядом лёг Николай Демьянович, прижал мокрое лицо Сергея к колючим прокуренным усам, поцеловал и стал говорить тихим ласковым шёпотом:

-Тяжело, брат, ох как тяжело! Такие замечательные ребята!.. Ведь только в жизнь вступили. Ещё ничего и не видели. Им бы жить да жить!.. Одно утешение — погибли в бою... Жизнь свою юную, не даром отдали. Умерли, как герои... Ты, Серёженька, не думай о них, как о мёртвых, думай, как о живых. Они с тобой рядом, они в твоём сердце, в твоей голове... Так легче горе пережить. И так вернее... память о них сохранить... Я Петра как сына род ного любил... Ведь нет у меня уже семьи. Я никому не рассказывал, как после бомбёжки похоронил сына, дочку-малютку и жену... Думал, не переживу... А вот видишь, воюю... Не у нас одних горе. Многие, многие теряют сейчас близких, родных... И от нас с тобой, мужчин, ждут не отчаяния. Оно не поможет. Чтобы горя меньше было, надо крепче бить фашистов, быстрее гнать их с родной земли.

Серёжа, изредка всхлипывая, слушал комиссара, но думал всё время о брате, о доме, о том, как горько будет плакать мама, когда узнает о гибели Петра. Вспоминались картины детства, мирной жизни, которая казалась теперь такой далёкой, будто с начала войны прошёл не год, а десять лет, не меньше...

Какое это было счастливое время! Они вместе с Петром ходили на охоту, и брат давал Серёжке пострелять; прыгали с моста в речку — Пётр учил нырять и плавать, учил терпеливо, долго; ловили рыбу бреднем; ходили в лес, собирали грибы, ягоды, и Пётр всегда говорил маме, что Серёжка набрал больше и ему полагается львиная доля... Перед глазами стояло лицо брата, то серьёзное и строгое, то весёлое или насмешливое, но неизменно заботливое к нему, Серёжке, младшему брату. А теперь Петра нет и не будет! И Серёжа опять заливался слезами. Комиссар что-то говорил ещё, но Серёжа его не слышал, он только чувствовал мужскую руку, которая гладила его по плечам.

Сани поравнялись с Лилей. Она шла медленно, опустив голову.

-Садись, Лилечка! У нас есть место,— крикнул комиссар и спрыгнул с саней.

Лиля упала на сани, привалилась к Серёжке и заплакала.
-Не плачь,— строго сказал Сергей.— Вон у комиссара вся семья погибла! — и вытер рукавом слёзы.

В отряд привели старичка невысокого роста, с жиденькой бородкой, в шубёнке, в лаптях, на голове заячья шапка.
— Подайте мне командира,— потребовал старичок.— У меня сообщение особое...Привели его к командиру.

-Скажу только одному,— предупредил гость.

-Это комиссар отряда,— ответил капитан,— можно говорить.
-Ну, тогда... А этот мальчонка?

-Надёжный. В комсомол скоро будем принимать,— объяснил командир отряда.

-Тогда другое дело,— старик снял шапку.— Так вот...

Старик рассказал, что в селе уже давно стоит отряд карателей. Солдаты разместились в школе. На вооружении у них семь броневиков и танк. Охраняет машины ночью только один часовой. Смена поста через час.

-Дрыхнут крепко. Напьются с вечера шнапсу да самогонки и дрыхнут...— закончил старикашка.
-Спасибо, отец,— поблагодарил командир,— но не узнают ли немцы, что ты был у нас?

-Мил человек, а я не собираюсь в село возвращаться. Тут останусь. У меня пять сыновей на фронте.

-А стрелять умеешь? —- поинтересовался Демья- ныч.— А то...

-Я в русско-японскую воевал, а потом германцев бил... Три георгиевских креста имею...— расхвастался дед.— Или не примете?

Приняли деда в партизанский отряд. Оружие выдали. А по данным, которые он сообщил командованию, была назначена на следующую ночь боевая вылазка. Возглавил ее сам комиссар Демьяныч.

...К деревне вышли за полночь. На тёмно-синем небе ярко светила луна и горели звезды. Трое были в маскировочных халатах. Только длинные тени выдавали движение.

Сергей и Николай подкрались к сараю, замерли. Демьяныч пополз к углу школы.

Похожие на чёрные гробы броневики стояли вплотную друг к другу. Часовой, обхватив автомат, медленно ходил взад-вперёд возле машин. Он в тулупе, ворот поднят и головы не видно.

-Его, чёрта, ломиком не свалишь...— шепчет Николай.

-Ножом не пробьёшь...— отвечает тоже шёпотом Серёжа.

-Ножом не пробьешь...— соглашается Николай.
Сердце у Серёжи стучит часто и громко, и ему кажется, что часовой может услышать его удары.

По углу школы скользнула тень и слилась с силуэтом бронемашин. Это Демьяныч подкрался вплотную и ждёт, когда сделают свое дело Николай и Сергей.

-Пора,— шепчет Николай.

Часовой идёт прямо к сараю, где лежат у стены партизаны. Вот он остано-вился, постоял, пошёл в обратную сторону. Ровно двенадцать шагов сделает гитлеровец, потом повернётся. За это время Николай должен успеть подскочить к крайнему броневику, притаиться и ждать, когда часовой повернётся.

Отчаянный человек этот Николай валенки... чтобы не стучали.

Прыжок, ещё прыжок — и он уже возле броневика. Серёже не видно Николая. Но на всякий случай он взвёл автомат, прицелился в часового, держит на мушке.

Вдруг послышался гулкий удар. Часовой крякнул и повалился. Ещё удар, ещё...

Серёжа, нагруженный тяжёлой связкой гранат и взрывчатки, держа под мышкой валенки Николая, подбегает к броневику и видит Демьяныча.

Спокойно! — хрипло говорит комиссар.— Привязывай вот здесь.— Демьяныч указывает место возле мотора, ближе к кабине, где нужно приладить гранаты.

Николай уже в тулупе часового ходит под стенами школы. Из-под длинного тулупа виднеются ноги в чёрных носках

-Брось ему валенки,— шепчет Демьяныч, проворно привязывая к танку взрывчатку.

Вот между машинами уже натянута тонкая проволока.
Осторожно,— предупреждает Демьяныч.

Серёжа знает, что дотрагиваться до неё нельзя: произойдёт взрыв.

«Мало взрывчатки и гранат,— сожалеет Серёжа,— швырнуть бы в окно...»

-А может, я из автомата по окнам? — предлагает Сергей.

-Ни-ни... Нам уйти надо спокойно,— предупреждает Демьяныч и машет Николаю, чтобы тот покидал пост.

Несколько больших шагов — и все за сараем.

-Ну, ребятки,— радостно говорит Демьяныч,—нам повезло. Теперь...

Не успел договорить комиссар, как из-за сарая вышел гитлеровец. На мгновение он опешил, увидев людей в белых халатах, но потом судорожно стал отстегивать кобуру.

Словно рысь, бросился к нему Сергей и выстрелил в упор из автомата.

-К лесу! — крикнул комиссар.— К лесу!

Когда партизаны уже миновали занесённые снегом огороды и подбегали к кустарнику, раздался взрыв, ещё и ещё...

Серёжа обернулся. Возле школы блеснуло пламя, потом подряд еще два взрыва. Партизанские приспособления сработали!

И всё было бы хорошо, если бы вдруг с окраины села не застрочили автоматы.

-Ребята! — громко крикнул Демьяныч.— Бегите правее. Я — влево. Нужно создать видимость, что нас много, побоятся преследовать ночью.

-А может, все вместе? — растерянно спросил Сергей, догадавшись, что комиссар хочет отвлечь огонь на себя.

-Нет! — резко сказал комиссар.— Приказываю!
Он побежал к скирдам, то падая, то поднимаясь.

Николай и Сергей, миновав кустарник, оказались на открытой поляне. А от крайних домов, поливая из автоматов, бежали немцы.

Но тут из-за скирд послышалась ответная стрельба, часть гитлеровцев отделилась и, укрывшись за домами, взяла под обстрел скирды.

-Беги, я прикрою тебя! — крикнул Николай.

-Вместе будем! — ответил Сергей и выпустил очередь по фашистам.

Ближайшие солдаты залегли. Началась перестрелка.
-Беги! — кричит Николай.— Беги, говорят! *

-Вот ещё! — упрямится Сергей. Короткой очередью он срезал выскочившего из-за сарая офицера. Тот выронил пистолет, перегнулся на мостик и упал.

На мгновение у гитлеровцев замешательство. Николай снял шубу и повесил ее на сломанную ветку.

-Ну, а теперь не отставай! — крикнул он и кинулся в глубь леса. Серёжа за ним.

Приблизившись к кустарнику, немцы увидели шубу и взяли её под обстрел, думая, что это партизан притаился за кустом.

А в той стороне, где были скирды, вдруг стрельба прекратилась. «Жив ли Демьяныч?» — забеспокоились ребята.

-Нам нужно выбраться на дорогу, чтобы запутать следы,— сказал Николай.
Вышли к деревне Крапивне. Скоро рассвет. Дальше идти опасно. Хаты, заваленные снегом до самых крыш, как забытые на лугу копны, не подавали признаков жизни.

Возле одной из них приютился покосившийся сарай. Серёжа первым юркнул в раскрытые ворота и поманил Николая:

-Иди, солома есть.

Солома старая, припахивает прелыми яблоками, но до чего же хорошо зарыться в неё хотя бы на час, отдохнуть. Уже вторая боевая ночь, тревожная и бессонная. Только разве уснёшь, когда неизвестно, что с Демь- янычем...

Где-то очень далеко, будто огромной кувалдой, ударили о мёрзлую землю: ух! И всё стихло. Может быть, это тоже партизанские «дела»...

В приоткрытые ворота видно небо. Луна уже скрылась за гребёнку леса, и звезды ярко мерцают золотистыми огнями. Кажется, что там, где горят звёзды, дует огромной силы ветер, потому и мигают звёзды, как разбросанные по лугу угольки.Пить хочется,— сказал Николай,— а снегом не напьёшься.
-А мне бы кусочек хлеба, в животе будто курлычет кто-то...— Сергей вздохнул.— Или кусочек сала с ломтём чёрного хлеба. Есть охота, ужас...

За сараем звякнула щеколда, заскрипел снег под ногами. Николай вытащил из кармана гранату, приподнялся, замер в ожидании. Сергей оттянул затвор автомата.

-Кто тут? — послышался настороженный женский голос.

В дверях показалась укутанная в платок женщина. Горохов ответил:

-Мы здесь, мамаша, «охотники» за волками... Или ты партизан высматриваешь, иди сообщи!

-Что ты, сынок! — обидчиво ответила хозяйка,— у меня муж на фронте, сын погиб, да и сама-то я, чай, не какая-нибудь...

-А зачем же пришла? — спросил Николай.
-Видала, как вы бежали. Один из вас раздетый, вот и принесла ватничек. В дом позвала бы, да, боязно.

-Вот за это спасибо, мамаша. Зовут-то вас, как? — поинтересовался Сергей.

-Тётя Нюра. До войны в газетах писали про меня. Доярка я. А теперь даже телёнка в деревне нет.

-Тётя Нюра, а не опасно у вас? — спросил он.

-Нынче всюду опасно. Вы только лежите тихо,— ответила она.

-Пить охота, водицы бы...— попросил Николай.

-Сейчас, родной, сейчас принесу.

Вскоре тётя Нюра возвратилась.

-Небось, голодные? Вот чугунок картошки... Поешьте.

-У вас в деревне нет немцев-то? — спросил Николай.— Видать, тихо живёте?

-Уж чего там «тихо»,— возразила женщина.— Намедни, деревенские мальчишки привязали мину к офицерской собаке и пустили. А пёс-то здоровенный, как влетит в дом, да как бросится к хозяину, а мина и бабахнула... Соседского мальчонку до смерти запороли.

-Молодцы мальчишки! — похвалил Серёжа.— Это по-нашему!

-По-вашему, а мальчонки-то нет. Помер.

Тетя Нюра плотно прикрыла дверь в сарай и метлой замела следы.

«Кто знает, может и здесь «невидимки» действуют?» — подумал Сергей.

Весь день партизаны просидели в сарае. А следующей ночью благополучно добрались до своей базы.

-Ты что же, Сергей, Демьяныча не уберёг? — пробасил дядя Гриша, развешивая на сучьях мокрую одежду комиссара. У Серёжи сердце замерло: «Неужели?..»— Раненый пришёл. Пуля чёртова плечо перебила...

-Ну, напугал ты меня,— сказал Сергей и заулыбался.

В землянке на своей соломенной подушке Сергей нашёл записку:

«Ухожу в штаб бригады. Путь далекий, может, не скоро увидимся. Если встречу где-нибудь мать, передам от тебя привет. А пока прощай. Лиля».

Зима подходила к концу. Потемневший ноздреватый снег заметно оседал. Рыжели проселочные дороги, вислокрылые тёмно-зелёные ели украсились остропикими сосульками, запахло весной. А на фронте, как и прежде, идут жаркие бои. По ночам доносится гул артиллерии, днём летят на запад самолёты.

Советская Армия гонит врага. Каждый день комиссар сообщает радостные вести. Уже многие города и сёла освобождены от немецких захватчиков.

Бойцы слушают Демьяныча, и их суровые, обожжённые морозом лица расплываются в улыбке. Ничего не скажешь, новости самые утешительные. Но партизанам не легче. Вот уже свыше трёх недель отряд капитана Андреева ведёт кровопролитные бои с отборными гитлеровскими частями. Немцы бросили против народных мстителей целое соединение с танками и пушками.

«Если не разделаться с этими русскими «невидимками»,— говорилось в одном из захваченных в бою приказов командующего немецкой армией,— то они совместно с советскими войсками нас уничтожат. Надо до весны покончить с партизанами».

Приняв на себя главный удар врага, партизанский отряд имени Щорса оказался в окружении. Но и отрезанные от сёл и деревень, которые снабжали партизан продовольствием, бойцы капитана Андреева оборонялись героически. Однако вражеское кольцо с каждым днем сжималось, а силы отряда слабели. Боеприпасов оставалось мало, продовольствие кончилось.

Положение создалось отчаянное. Никакие усилия вырваться из окружения не приносили успеха. Дядя Гриша с группой партизан хотел пробиться в ближайшую деревушку за продуктами и три раза водил бойцов в рукопашную схватку. Ловко орудуя длинной жердью, он уничтожил несколько фашистов, но вражеская пуля сильнее дубины.

Фашисты, не щадя и своих солдат, открыли огонь прямой наводкой. Немало уничтожили немцев. Но и партизанский великан был смертельно ранен. Тогда отважный, прославившийся во многих боях лейтенант Гаранин со своим взводом сделал новую попытку вырваться из кольца. Гитлеровцы бросили против горстки партизан шесть танков, и гаранинцы оказались отрезанными от главных сил своего отряда.

Лейтенант, израсходовавший все патроны, был схвачен немцами, но живым не сдался. Он вырвал у гитлеровца штык, заколол двоих фашистов, а потом вонзил штык себе в сердце.

Как и взрослые, все трудности партизанской жизни мужественно переносил Серёжа. Но мальчишка окончательно ослаб, в глазах темнело, ноги подкашивались и очень хотелось спать.

Под вечер бой затих. Наблюдатели сообщили, что фашисты подтягивают кавалерийскую часть, производят перегруппировку. Нужно ожидать новую атаку гитлеровцев.

-Коммунисты и комсомольцы, к командиру! — послышалась команда.

-Идём, Сергунька,— сказал комиссар,— потолкуем, что и как.

Под ветвями гигантской сосны собралось человек двадцать пять. Лица заросшие, глаза лихорадочно блестят.

Андреев встал, обвёл взглядом присутствующих и коротко спросил:

-Ваше мнение, товарищи?

-Будем биться до последнего патрона!—твёрдо сказал Николай Горохов.

-Не сдаваться же гадам,— поддержали его другие-.

-Я предлагаю собрать все силы в один кулак и на узком фронте ночью в рукопашную...— произнёс комиссар.— Умереть мы всегда успеем...

И вдруг поднялся маленький старик в заячьей шапке, тот самый, который в отряд пришёл совсем недавно, и сказал:

-Я вот что скажу, товарищи дорогие, мальчонку надо спасти. Ему жить да жить. А как спасти, пущай сам думает, может, того...к ним пойдёт?

К старичку подошёл комиссар.

-Нет, дед Архип, Сергунька в плен не пойдёт. Не дело говоришь.— Комиссар задумался, потёр виски и положил на плечо парнишки руку.— Вот что... Надо за-рыть его в снег, а самим отходить к западной группе отряда. Там мы и ударим в штыки... Тем самым мы отсюда отвлечём немцев. Преследуя нас, гитлеровцы уйдут с того места, где мы зароем Сергуньку. Ночью, когда все стихнет, он встанет...

Сергей вскочил:

-Верно! Я проберусь к советским войскам, и они выручат вас...

-Хорошо сказку говоришь, да как получится? — прошамкал дед. Он снял заячью шапку и бросил Сергею прямо в руки.— Пригодится, возьми.

Сергей отказывался, но Николай Горохов толкнул в бок:

-Бери, под снегом не жарко.

-Товарищи коммунисты и комсомольцы,— обратился вдруг комиссар к собравшимся. Лицо его приняло неожиданно торжественное выражение,— вношу предложение принять Сергея в члены ВЛКСМ. Пусть на это ответственное задание пойдёт он, как комсомолец. Кто за?

Взметнулись вверх руки.

Сергей не ожидал этого. Он растерянно огляделся, потом встал по стойке «смирно» и прижал к ноге трофейную винтовку:

-Обещаю... В общем, ваш приказ выполню! — сказал он срывающимся от волнения голосом.

Дальше говорили о плане действия отряда, но Сергей не слушал, он уже думал о задании, как лучше выйти к своим... «Эх, жаль, так Пётр и не увидел, как меня приняли в комсомол...»

-Ну как, не струсишь?— перебил его размышления капитан.

-Не маленький,— сурово сжав губы, ответил Сергей.

Выбрали место поближе к дороге. В углублении сделали из веток постель, а когда Сергей лёг, его укрыли белым маскировочным халатом и засыпали снегом.

-Тут вот щелка есть, поглядывай,— сказал комиссар.— Когда всё затихнет, вставай и по компасу — на восток. Ты слышишь?

-Слышу! — Сергей глянул в щель и увидел серую повязку, на которой Демьяныч носит свою раненую руку.

-Не усни! А повстречаешь наших, пусть не мешкают!

-Есть! — ответил Сергей.— Всё будет сделано!

-До встречи! — попрощался командир.

-До скорой встречи! — послышалось из-под снега.

Наступила тишина, и Серёжа почувствовал тоскливое одиночество. Ориентировку во времени он потерял сразу же, как только остался один. То казалось, что уже прошло не меньше часа, то как будто вот-вот заглохли тяжёлые шаги комиссара и не прошло и пяти минут.

Во скольких боях приходилось бывать и не робел, а под снегом показалось страшно.

Ноги стали мёрзнуть сразу же. Спохватился, что не переобулся, не сменил сырые портянки, но теперь уже поздно. Потом возле лица подтаяло и за ворот покатились ледяные капли воды. Пошевелиться — свалишь маскировку.

Незаметно холод стал пробираться под шубёнку. Лишь заячья шапка грела хорошо и голова не мёрзла, а вот ноги...

Серёжа и пальцами шевелил, и приловчился ногами постукивать — не согревает. Потом почувствовал покалывание в ступнях и нестерпимую ломоту в коленях: «Может, встать?»

Сначала в тишине даже было слышно, как синичка попискивает, а потом, вдруг где-то совсем близко застрочил автомат, потом стрельба послышалась чуть дальше, потом еще дальше. Кто-то пробежал рядом, чуть не наступив на голову. Затем на мгновение все стихло.

Неожиданно рядом тонко и протяжно заржала лошадь, будто засмеялась. Затем лошадь, фыркая, всхрапывала, а всадник громко сморкался. Лошадиный 'топот был так близко, что Сережа забеспокоился, как бы всадник не наехал на него. Но все обошлось благополучно.

Топот стал удаляться.

Сережа слышал чужую речь, хруст прихваченного морозцем снега. Немцы говорили мало, отрывисто. Видимо, разведчики. Скажут слово—молчат, потом еще несколько слов — опять молчат.
Над самым ухом немец смачно чавкал, скреб ложкой в котелке. У Сергея заурчало в животе. Это очень напугало его. Вдруг услышат... Со страху колотила мелкая дрожь.

Когда конский топот затих, кто-то недалеко стал кашлять и закурил махорку. Терпкий запах проникал даже через снег.

«Кто это? — думал Сергей.— Если враг, почему один, если свои, то зачем здесь, где только что были немцы?» j Запах махорки стоял очень долго. Хотя всё смолкло, Сергей решил пока не двигаться. В маленькое отверстие перед левым глазом было видно лишь кусочек неба и сучок сосны. Звёзды ещё не загорелись, но небо уже посинело, и белое, разорванное в клочья облако, как стайка голубей, парило над лесом. .

Стрельба всё удалялась и удалялась. Потом стали слышны лишь взрывы гранат и далёкий стук пулемётов. Над головой кто-то осторожно прошуршал, и хрустнула ветка.

«Кто это? Не следят ли за мной?» — подумал Сергей и тотчас увидал на сучке серенькую белочку. Её круглый глаз смотрел прямо в отверстие, через которое на-блюдал Сергей. Пушистый хвост лежал на спине.

Если уж белка спокойно сидит так низко на сучке, значит, поблизости никого нет.

— Дорогая ты моя разведчица,— тихо сказал он и смело встал.

Белка сначала удивилась, увидев внезапно появившегося человека, потом бросилась на ствол сосны и мгновенно оказалась на верхушке дерева. Смотрит оттуда, не поймёт, что за чудо, как мог снежный холмик превратиться в человека?

На снегу рядом с тем местом, где была постель, лежал размоченный окурок. Стало ясно, почему так сильно пахло махоркой.

Дорога была каждая минута. Сергей шагнул и... упал. Ноги, как деревянные. Он встал, хотел, не обращая внимания на боль, двигаться, но сил не хватило, опять упал.

«Обморозил ноги»,— мелькнула догадка. Но идти надо. От него зависит жизнь многих людей. Они ждут помощи.

Сергей пополз. Со злости даже заплакал. Ни руки, ни ноги не слушались. Полз медленно и долго. От движения немного согрелся и почувствовал, что ноги в суставах уже сгибаются. Встал, сделал несколько шагов, но снова упал. На этот раз уже не от боли, а оттого, что закружилась голова. Сердце билось часто, земля качалась, как люлька.

Уцепившись за куст, он стал подниматься и нащупал рукой мерзлую рябину. Ягод оказалось мало — всего лишь горстка, но от них стало как-то теплее, вроде сил прибавилось.

«Вот кончится война, целое ведро, наберу этих ягод и съем за один раз»,— подумал Серёжа. Уж очень вкусной показалась горьковатая мерзлая рябина.

И всё-таки идти было невозможно. Ноги не держали, не слушались, подламывались.

— Ну, ещё, до дерева хотя бы! Ещё!

Так, переползая от дерева к дереву, он добрался наконец до опушки леса. Внизу должна быть дорога. Днём здесь шёл бой. Сергей свернулся клубком и покатился...

Катился до самой дороги. Потом лежал, ждал, когда перестанет кружиться голова. И тут пришла мысль: сбросить смерзшиеся сапоги и забинтовать ноги маскировочным халатом. Ноги оттёр суконной рукавицей, крепко замотал их, почувствовал облегчение. Трудно, больно, но идти всё же можно.
Настороженно тронулся по дороге. По ней двигаться гораздо легче, чем по заснеженной целине. Ночь тёмная, беззвёздная. Небо заволокло. Падает мокрый снег.

Где-то впереди то и дело вспыхивало красное зарево. Это очень далеко стреляли пушки. Даже не слышно было выстрелов.

Вдруг блеснул огонёк, раздался какой-то стук. Сергей, как заяц, прыгнул в снег, притаился. И — радость! Русская, родная речь! Лыжники.

-Товарищи! — закричал он громко.— Товарищи! Лыжники остановились. Двое подошли поближе.

-Кто тут?

-Товарищи! Наши! Я партизан... Из отряда я... Собрав последние силы, Сергей встал, бросился к бойцу.

Товарищи! Наших окружили немцы, выручать надо.

В марте 1942 года Советская Армия нанесла сокрушительный удар по немецким войскам на Московском и Калининском направлениях и прорвала железное кольцо, внутри которого сражались до последнего патрона партизаны. Многие из них влились в состав войск фронта и продолжали освобождение родной земли от немецких захватчиков.

Старики, женщины и дети возвращались домой.

Сергей был отправлен в московский госпиталь.

За окном в госпитальном саду цвела черёмуха. Сергей сидел за столом, сочинял письмо матери. Вдруг он услышал по радио свою фамилию: «За подвиг в борьбе с гитлеровцами наградить орденом Красного Знамени...»

-Видэл, твоего однофамильца наградили,— кто-то сказал, проходя мимо.

А на следующий день в госпиталь приехал бывший командир отряда Андреев. Он уже майор.

-Собирайся, поедем в Кремль.

В госпитале так и ахнули: веснушчатый плясун Серёжка — и вдруг орденом награжден. За что?

Много награждённых было в Георгиевском зале. И генералы, и офицеры, и солдаты, но парнишка лишь один.

Ордена вручал сам Михаил Иванович Калинин.

Когда Сергей услышал свою фамилию, то немного растерялся, сердце замерло, хочет идти, а ноги от пола оторвать не может. Как в железных сапогах на магнит наступил. Но потом ободрился, заулыбался и подошёл к Михаилу Ивановичу.

-А, вот ты какой, подснежник? — ласково сказал Михаил Иванович.— Слыхал про тебя. Поздравляю с наградой.— и, прикрепляя орден, произнёс тихо, чтобы не слышали другие: — За подвиг спасибо. Теперь главное— учиться. Понял? Учиться!

Люди аплодировали, улыбались, что-то говорили Сергею, но у него от счастья кружилась голова и он ничего не слышал, никого не видел. Лишь когда сел на свое место, увидел Лилю. Михаил Иванович вручал ей орден Красной Звезды.

Поговорить с ней так и не удалось. Народу было так много, что Сергей не нашёл ее в толпе.

— Ну, Сергей, дорогой ты мой Подснежник,— сказал майор Андреев, когда вышли из Кремля на Красную площадь,— я очень тороплюсь. На фронт еду. Прощай.

Сергей только теперь увидел на кителе майора орден Ленина.

В госпитале парнишку обнимали, поздравляли, бесконечно расспрашивали, за что награда. Сергей отвечал всем одинаково: за борьбу с фашистами.

...Через несколько дней Сергей уже стоял на пепелище своего родного дома. Рядом, как могильный холм, крыша землянки, торчит труба из трофейных гильз. Серая, как рябчик, курица клюёт что-то в немецкой каске. Кругом ни души. Все в поле. Солнце печёт. Во всей деревне не уцелел ни один дом. Люди настроили землянки, курятники, сарайчики.

Зашёл юный воин в землянку и удивился: братишка, который до войны не мог самостоятельно на печку забраться, сидит за столом и чистит картошку.

-Витька! Это ты?

-А ты кто?

-Брат твой, Сергей!

-Ты насовсем пришёл? — спросил братишка.

-Насовсем! Ну, здорово, браток! — и Сергей обнял Витю.

-Здравствуй! Теперь надо три картошки чистить.

-А почему три? — удивился Сергей.

-Мама сказала варить каждому только по одной...

Развязал Серёжа солдатский вещевой мешок, достал буханку хлеба, консервы, колбасу, сахар, положил всё это на стол.

-Сухой паёк,— пояснил он брату.— Давай-ка нож.

Ещё никогда Витька не ел такого вкусного, настоящего хлеба. Там, где огнём прокатилась война, дети долго не знали, что такое хлеб, а взрослые забыли его вкус.

Ел братишка торопливо, будто боялся, что у него отнимут, а у Сергея слёзы на глазах.

Открылась дверь, и яркий свет весеннего солнца обласкал дорогие детскому сердцу вещи: сундучок, портрет Ленина в деревянной рамочке, одеяло из лоскутков, чугунки...

На пороге появилась мать. Седая, постаревшая, морщинистая, в слезах, но с той неизменной доброй улыбкой, которая много раз снилась Серёже.

-Сыночек!..

Прижался к материнской груди мальчик в солдатской гимнастёрке и заплакал. Слёзы горячие, неудержимые. Хочется высказать матери всё: и радость, что встретились, и кипящую в сердце ненависть к врагу, и утешить её в горе, рассказать о старшем брате, о себе, но сдавило горло, говорить трудно.
-А Петя наш...

-Знаю, сынок, знаю...— мать села на сундук.— Надолго ли? — спросила она.

-Ты уж не ругай меня, мама, я пойду туда, где отец. На фронт пойду. Бить их, гадов, надо, бить!

Посмотрела мать на орден сына, рукой погладила.

-А, видать, ты за Петю отомстил?

-Отомстил, мама, да ещеё как...

-Ну и будет, оставайся дома. Отец-то на войне, будет с нас, мы не в долгу перед народом.

-Не могу. Война не кончилась.

-Ох, Серёжа, не знаю, что и сказать тебе,— вздохнула мать.— Годков тебе мало, а по делам-то ты уже солдат.

Недолго гостил Сергей дома. Через неделю пришёл в ближайший авиационный полк и вскоре стал его воспитанником.

Ладно, как исключение,— сказал командир.— Вижу, что отличился ты: орден уже получил. Оставайся. Будешь учиться на воздушного стрелка-радиста.

До конца войны Серёжа служил в боевом авиационном полку. А когда пришла долгожданная победа, старшине Сергею Корнилову исполнилось лишь восемнадцать лет.

Вернулся старшина в родные края, где прошло детство, опалённое войной. Живёт и работает теперь Сергей Михайлович Корнилов в городе Белом, Калининской области. Он частый гость в школах города. Есть что рассказать ребятам бывшему старшине.

ВОЛОДЬКА ХОДИЛ В АТАКУ

Над распахнутой дверью старой школы, где с незапамятных времён висел плакат «Добро пожаловать!», криво прибит фанерный лист. «Смерть немецким оккупантам!» — выведено на нем чёрными буквами.

Первое сентября. Ребята ждут звонка. Девочки поют, играют в горелки, мальчишки гоняются друг за другом. Словом, всё, как прежде, из года в год. Так же родители привели малышей-первоклашек. У них новые портфели, ранцы, в руках родителей цветы.

Ровно в девять утра на ступеньках школы появился директор. Песня оборвалась на полуслове.

— Учиться не будем. Расходитесь по домам,— объявил директор.— Только что позвонили из роно, немцы рвутся к нашему городу.

Вскоре Красный Лиман стал прифронтовым городом.

Однажды на рассвете Володя проснулся от страшного грома. В доме никого. Отец ещё летом ушёл в армию, мать на оборонительных рубежах. Там днём и ночью не пркращаются работы: тысячи людей роют окопы, противотанковые рвы, узкие ходы сообщения. Руки у всех в мозолях, лица воспалены от жаркого солнца.

Днём Володя варит картошку и носит матери обед. Тоже мог бы работать, но маленький, уже тринадцатый год, да только дядя осоавиахимовский командир не пускает. Он учит ребят – членов осоавиахимовского кружка стрелять из винтовки, ставить мины, набивать патронами пулемётные ленты, перевязывать раны.

– Вы недаром члены общества содействия нашей Красной Армии, – говорил он. – Это ничего, что вы маленькие. Наступит час, когда и ваша помощь может потребоваться.

Володя выглянул в окно. Город в дыму. Пожар. Где-то недалеко стреляют зенитки. Вдруг забарабанили в дверь. Мапьчик оробел: кто бы это мог быть?

-Откройте! — послышался настойчивый голос.

-Кто там? — спросил Володя.— Что вам?

-Командиры Красной Армии! Открывай!

В дом вошли трое военных. Один из них высокий, в кубанке, он, как хозяин, прошёлся по комнате, сел, осмотрелся вокруг.

-Что ж, просторно живёшь. Придётся поквартировать у вас. Не возражаешь?

Хиба я возражаю? Как мама...

-С мамой договорились. Ну, а с тобой, «хиба», тоже поладим. Бомбёжку видал?

-Видал. Не впервой.

-И не боишься? — спросил высокий.

-А чего бояться? В одного человека не попадут. Главное—не метаться во время бомбёжки.

-Смотри-ка,— засмеялся командир,— он уже обстрелянный. Ну и орёл! Недаром сын кузнеца. Кузнец- молодец!

Весёлыми оказались и два других товарища. Шутят, расспрашивают, всё их интересует,

-Ну, а если сюда немцы придут, то, как быть?

-Надо, чтоб все: и военные, и все, кто в городе, с оружием на защиту встали. Так нам в Осоавиахиме говорят. Да только вот почему нас на фронт не берут?

-Ладно,— сказал высокий,— надоело о войне балакать. Тоже мне — вояка... Согрей-ка лучше чай, мы с дороги, устали.

К счастью Володи, не умеющего принимать гостей, к чаю возвратилась мать. Одежда в глине, лицо опалённое солнцем, осунувшееся от усталости и недосыпания.

-Ну вот, располагайтесь. Хата не ахти какая, но отдохнуть всем место будет.

Но военным было не до отдыха. Уходят на рассвете, а возвращаются поздно ночью. Володе поговорить хочется, но командиры уставшие, попьют чай и сразу же спать. Высокий, который никогда, даже в солнечный день, не расстаётся с кубанкой, начальник. Из их разговоров мальчик догадался, что все они ремонтируют пушки и миномёты, присланные с фронта.

Когда распался осоавиахимовский кружок, потому что всех комсомольцев и самого дядю Сашу взяли на фронт, Володя решил попросить квартирантов помочь ему уйти на фронт. «Уж они-то знают, как можно поступить простым бойцом...»

Набрался смелости, обратился к начальнику:

-Определите меня на фронт, помогите...

Там такого как раз ждут,— ответил тот сердито.— Это зачем же, жизнь надоела?

-Буду фашистов бить, чтобы война скорее кончилась. Хочу быть полезным, понимаете?

Значит, те, кто в окопах,— люди полезные; а кто у станка — бесполезные? Нет, братишка, туда тебе незачем, а вот, если хочешь, артиллерийского мастера из тебя сделаем. Хочешь? Ещё какую пользу будешь приносить...

-Хочу! — согласился Володя.— Хоть мастером...

И как не возражала мать, мальчик настоял на своём и был зачислен в ремонтную артиллерийскую мастерскую подсобным рабочим.

Написал об этом отцу в Действующую армию и вскоре получил ответ:

«Одобряю, молодец. Помогай фронту уничтожать врагов человечества».

Работы в мастерской много. То и дело приходят эшелоны с разбитыми пушками и миномётами. Весь двор заставлен ими. Мастера работают в две смены. В цехах шумно, пахнет смазками и гарью. И всем нужно помогать, без подсобного рабочего — никуда.

-Володя, тащи ветошь!

-Малыш! Готовь электроды!

-Парень! Иди на разгрузку орудий!

-Мальчик! Сбегай на почту!

-Эй, хлопец! Бери котелки и за обедом!

Ноги к вечеру как свинцом налиты, едва переступают, спина ноет, голова болит. Трудно мальчику, к тому же пища слабовата, но он понимает: теперь всем нелегко. Война! А как фронтовикам? Ещё труднее.

А тут ещё узнал, что дядя Саша, который так любил заниматься с ребятами военным делом, погиб на фронте. Воевал лишь несколько дней, может, и фашиста не убил. Володя твёрдо решил: «Буду военным! Это неважно, что маленький, изучу, как следует пушку и миномет, в бой пойду, мстить за дядю Сашу буду!»

Володя стал присматриваться к делам мастеров. Научился разбирать затвор пушки и прицельные приспособления. Постепенно наловчился ремонтировать детали и узлы орудий. Спрашивал у мастеров, как стрелять из пушки.

-Если мать не возражает, зачислю красноармейцем, паёк будешь получать, обмундирование выдадим—сказал как-то начальник.— Поговори дома, посо-ветуйся. А по секрету скажу: определяйся к нам, немцы к Дону подходят.

Может, мать и не разрешила бы, да к городу вплотную подошёл враг. Куда деваться? Зима, холод, голод, обстрелы. Люди эвакуируются. Готовится к уходу и артиллерийская мастерская.

— Иди, сынок, помогай, чем можешь,— сказала она, захлебываясь горькими слезами.— А, ежели отца встретишь, с ним будь...

Оставил Володя родной город, мать, дом, ушёл с отступающими войсками. По сообщениям с фронта, дела там жаркие, неутешительные. Сердце сжимается, когда слушаешь сводки.

Мальчик сознавал, что дело в мастерской серьёзное, нужное, и старался изо всех сил. Но хотелось на фронт, чтобы самому непосредственно мстить врагу за разрушенную школу, за смерть людей, погибших под бомбёжкой, за слёзы матери... Сказал об этом своему начальнику...

— Рано,— отрубил тот.— Сначала комсомольцем стань. Да и нужен ты мне как мастер. Понял?

«Эх, скорее бы прошли эти шесть месяцев,— сокрушался Володя,— Тогда и в комсомол можно. Ровно четырнадцать будет. А комсомольца не имеют права держать в тылу». .

Видно, когда человек очень захочет — желание сбудется. Стал Володя Коваленко комсомольцем. Много рапортов написал командиру и добился своего. Отпустили в Действующую армию. Только оказалось, что и там не все воины лично уничтожают врагов в бою. Зачислили Володю в аэродромную часть. До фронта почти сто километров. Вот лётчики воюют, немецких захватчиков громят, а Володя знай на посту стоит да за сигнальными фонарями наблюдает. Нет, не этого хотел мальчик.

Поговорил с комсоргом, рассказал о своём желании быть на переднем крае, где гитлеровцев бьют, но сержант, комсорг роты, и слушать не хочет. «Ты,— гово-рит,— и здесь пользу немалую приносишь. Я тоже рвусь, но не пускают».

Конечно, кому-то надо и самолёты охранять, и аэродром подсвечивать, и бомбы подвешивать. Прав сержант, но Володе от этого не легче. Немцы уже давно заняли родной город, а там осталась мама...

Однажды потребовалось установить ночное дежурство на ложном аэродроме. Командир поручил это задание Володе. Это был не аэродром, а просто поле. А на поле фонари, два разбитых самолёта, один старенький прожектор. Несколько ночей было спокойно, потом немцы «клюнули». Сначала появился один стервятник. Володя пошарил лучом прожектора, помигал, словно освещая полосу для посадки, и спрятался в глубокой щели.

Часа через два послышался гул моторов. Летят... На поле светят керосиновые фонари и ни единого человека. Володя сидит в щели, сердце замерло: что же будет? И вдруг свист, рёв, а потом оглушительные взрывы, земля вздрагивает, песок сыплется за ворот...

«Давай, давай, шуруй по пустому месту», — думает Володя.

Три налёта сделали немцы за ночь, сотни бомб сбросили на пустое поле.
Подумаешь, фонари разбили. Их из консервных банок можно еще сделать сколько угодно.

За выполнение боевой задачи Володе Коваленко была объявлена благодарность. И всё же это не фронт, не бой. Вот там, на передовой, можно по фашисту автоматную очередь дать. Пусть не лезут!

-Пошлите в действующую,— упрашивал он командира аэродромной части чуть ли не каждый день.— Прошу вас, пошлите.

-Нужно будет, пошлем,— пообещал подполковник.— Надоел ты мне со своими просьбами. Что за человек...

Вскоре Володю Коваленко вызвали в штаб. Было это ночью. Даже с поста сняли. Значит, важное дело.

-Писал рапорт о зачислении в действующую часть?— спросил начальник штаба, рассматривая на столе Володины рапорты.

-Писал, В бой хочу.

— Формируется группа добровольцев-автоматчиков.

-Хочешь принять участие в штурме Керчи?

-Конечно! — обрадовался Володя.— Зачисляйте. Автомат знаю назубок.
Добровольцев набралось немало. Сначала небольшая подготовка в тылу, а затем отправка на косу Чушку, где днём и ночью гудит, гремит и стонет земля.

Зачислили Владимира Коваленко в 339-ю Таманскую дивизию. Комсомольцев-добровольцев из тыловых частей в дивизии было более двухсот человек. И все в бой рвутся, чтобы свести счёты с ненавистным врагом.

На занятиях по тактике Володя старается не попадаться на глаза начальству, в строю занимает место в середине. Беспокоится: заметят ещё, что моложе всех, снова вернут на аэродром...

Но командованию всё известно: и возраст, и стремление комсомольца сражаться с врагом. Разве может командир отказать в этом?

Володя лучше других ребят выполнил зачётное упражнение из автомата, ловко бросил гранату и на все вопросы по технике ответил верно. Лейтенант даже удивился:

— Где изучал военное дело?

— Это еще давно, когда маленький был, в Осоавиахиме,— ответил с гор-достью Володя.

Наконец, пришло время отправляться на огненную землю под Керчь. Вечером, ещё засветло, пришёл сам генерал. Завязалась беседа о предстоящих боях. Всё, наконец, решено: комсомольцы пойдут в штурмовых группах. Но Володя ещё сомневался: не отправят ли в тыл?

Больше часа разговаривал генерал с ребятами, подробно рассказал о создавшейся обстановке, о боевых делах комсомольцев на других фронтах, а потом закончил:
— Дело, ребятки, серьёзное. Вы, добровольцы, пойдёте в первых рядах... Родина надеется на вас. Когда-то и мы вот, как вы... Да и теперь не старики,— улыбнулся генерал.

Да, на штурмовые группы большая надежда. Их распределили по батальонам. Всех солдат-комсомольцев вооружили автоматами и гранатами.

Ночью катерами их перебросили под Керчь. Они должны были сразу же после артиллерийского налёта ворваться на окраину города и выбивать немцев из подвалов и домов, расчищать путь главным силам знаменитой Таманской дивизии.

Володя рассовал по карманам гранаты, проверил автомат и вместе со своими товарищами занял рубеж за садом. Не страшно, только почему-то дрожь не унимается.

Накрапывал мелкий дождь. Сначала было тихо. Лишь изредка прошуршит над головой дальнобойный снаряд да застрочит где-то рядом пулемёт, и опять тишина.

Гитлеровцы, как потом стало известно от пленных, не ожидали наступления в этот день. Но оно началось.
Блеснуло по всему фронту пламя, освещая густые клубящиеся облака, и загремела артиллерия, земля вздрогнула.

Где-то справа слышался тоненький, как у девочки, голосок: «Давай, давай, «бог войны»! Поддай жару, не жалей пару!»

Рядом кто-то кричал над ухом:

— Держись! Главное — не робей!

Через полчаса, когда орудийный гром смолк, в бой вступили огнемётчики. А вместе с ними с криком «ура» бросились и автоматчики. Все бегут, стреляют. Но впереди никакого противника не видно.

Уже наступил рассвет. Всё в дыму, дерет горло, словно наждаком. Володя тоже кричит «ура» и ничего не замечает: ни бегущих рядом товарищей, ни разрывов вражеских снарядов, ни пылающих в огне развалин домов. Уже окраина города; кругом страшный грохот. «Когда же из развалин поднимется толпа фашистов,— думает мальчишка,— когда же можно будет косить их из автомата? Где они, гады?»

Вдруг бегущий впереди лейтенант упал, словно споткнулся о камень, и выронил пистолет. Не встаёт. Неужели убили? Володя бросился к нему. Офицер стонет, из- под каски сочится кровь. Как учили в кружке «Красного Креста», мальчик быстро перевязал рану. Хотел оттащить командира в укрытие, но неожиданно из подвала ударил вражеский пулемёт. Близко, совсем рядом. Жел-товатые тугие языки пламени словно хотят лизнуть своим кончиком ноги лейтенанта. Володя распластался на сырых камнях мостовой. Пулемёт ведет огонь по правому флангу. «Уничтожить!» — мелькнула дерзкая мысль.

Всё произошло в одно мгновение: бросив в подвал гранату, мальчик дал длинную очередь из автомата и прыгнул в густой дым. В полумраке увидел лежащего на спине гитлеровца. Задрав руки и ноги, он пронзительно визжал с перепугу.

Не обращая на него внимания, Володя прострочил из автомата углы сырого подвала, потом ударил ногой прямо по носу гитлеровца.

— Выходи, гад! Чего лежишь?

Тот хочет подняться, падает на колени, трясётся...

-Быстро! Шнель! У, морда противная! Иди вперёд!

Мальчик, натыкаясь на трупы фашистов, вывел немца из подвала. Вокруг ни души. Бой слышен где-то вдали. А лейтенант, раскинув руки, всё ещё лежит на дороге. Юный автоматчик вспомнил, как учили командиры: раненых товарищей в бою не бросать, пленных одних не оставлять. «Не разрядить ли автомат в фашиста?» Но тут же промелькнуло: «Зачем? Разве можно убивать вот-так, просто, без боя?» Сердце сжалось от досады: «Что с ним делать? Ведь нужно лейтенанта выносить с поля боя...»

-Убежал бы ты хоть, трус несчастный! — ругается Володя и со злости тычет автоматом в спину фашиста: — Бери офицера, понесём в тыл!

Немец догадался, а может быть, знал по-русски. Опасливо озираясь, взвалил на спину советского лейтенанта и по-русски хрипло бормочет:

-Я не виноват... я не хотейль...

-Неси! Там разберутся! Ну, ты, горилла, осторожно! Или я тебе...

За большим кирпичным домом подбежала девушка в шинели:

-Давайте его на повозку! — приказала она.

-А ты кто такая?

-Фельдшер! Ты что, дисциплины не знаешь, не видишь, что я лейтенант.
-Вот и командуй! Оставляю тебе и своего лейтенанта, и пленного, а мне туда надо!— огрызнулся Володя и быстро исчез. «Подумаешь, командир нашлась»,— долго не мог он успокоиться.

А бой продолжался. И снова, возбужденный, мальчик ринулся в атаку. Справа и слева слышится «ура». Таманская дивизия на плечах немцев врывается в Керчь. По улицам бегут солдаты, катят пушки... На мостовой убитые фашисты. Город разрушен.

Володе ничего не понятно: откуда-то появилось столько наших; по мостовой грохочет танк, подминает убитых немцев, давит ящики, гильзы, стекло... Не поймёшь, что творится...

-Эй, мальчик! — закричал усатый солдат.— Шёл бы ты в тыл, чего путаешься тут?

-Сам отправляйся в тыл! — дерзко ответил Володя и побежал вслед за танком. Полы мокрой шинели по коленям, в сапогах хлюпает вода.

С разбегу он взбирается сзади на танк, кто-то подаёт руку. Машина горячая, пахнет бензином и дымом махорки. Какой-то солдат суёт ему окурок в рот: на, потяни разок...

-Иди ты!,. Я не курю...

Вскоре танк выскочил на площадь, видно море. Волны пенятся.

-Эй, гляди! — кричит тот, что угощал цигаркой, и, словно сброшенный кем-то, падает с танка прямо на мостовую и не поднимается. Убили...

Из-за парка ударили немецкие пушки, поднялись свечи огня и комья земли. Танк остановился, выстрелил два раза, рванул в сторону. По броне залязгали пули. Солдат как ветром сдуло с брони, залегли за сваленным телеграфным столбом. Открыли стрельбу. А куда стреляют, не понять.

Вместе с ними залёг и Володя. Из парка, пригибаясь, бегут немцы, строчат из автоматов, падают, снова поднимаются. И вдруг со стороны моря широким фронтом хлынули моряки. Вьются ленточки по цепям, мелькают тельняшки, в руках гранаты...

-Ура!!! Ура-а-а-а!

Все устремились к парку навстречу немцам. Вместе с моряками мчится и Володя в серой шинели. Где-то уже заменил автомат — за спиной болтается немецкий, каску бросил, потому что на глаза спадает.

-Ура!!!

Вместе с моряками мальчик очутился на третьем этаже какого-то полуразрушенного дома. В длинных коридорах завязалась перестрелка.
Как случилось, что Володя оказался в комнате, уставленной шкафами, он не помнит, но произошло непредвиденное: рухнула стена и загородила дверь. Выглянул в окно: к дому бегут немцы. Вот они уже близко, ещё несколько шагов — ив подъезде. Нужно что-то придумать.

Тогда он мгновенно выдёргивает кольцо из «лимонки» и бросает вниз; выдергивает из второй и тоже—вниз. Один за другим раздаются взрывы, словно скошенные, валятся гитлеровцы на мостовую. Володя хотел запустить ещё одну гранату, но из-за угла выбежала группа моряков и с криками «ура» ворвалась в дом.

Теперь бой передвинулся в соседний дом. Хотя мальчик и не испытывал страха, всё же появление моряков обрадовало его. Ещё бы, такая сила рядом!

На площади всё больше и больше наших. Они бегут куда-то по набережной и исчезают в сизой дымке, повисшей над городом.

-Эй, славян! Выбирайся! — послышалось за глыбой. Володя увидел в большую щель улыбаюющееся лицо солдата.

С грохотом упала глыба на паркетный пол, и мальчишка выбежал в коридор.

-Здорово ты их, красиво! — сказал солдат и что-то записал в блокнот.— Как фамилия?

-Коваленко!

-Дивизия?

Володя назвал номер, а потом спохватился, может, шпион какой...

-Это зачем тебе, а? И кто ты такой, собственно говоря? И это вот, что?

-Чего пялишься? Это фотоаппарат. Корреспондент я. Из газеты. Дошло?

Но что Володе за дело до корреспондента, когда такое творится... Надо искать своих.

-Ладно, некогда мне здесь болтать, побегу. А то...

...Прошло несколько дней после того, как освободили Керчь. Дивизия уже продвигалась в глубь Крыма. И вот однажды на привале рядового Коваленко вызвал сам генерал.

-Слыхал про тебя, Коваленко. Хорошо дрался. Смело и правильно.

-Как учили,— скромно ответил Володя.

-Значит, усвоил военную науку побеждать. От имени Верховного Совета вручаю тебе, Владимир Коваленко, орден Отечественной войны первой степени. Поздравляю!

-Служу Советскому Союзу! — бойко ответил маленький солдат. И тут как тут тот самый корреспондент. Улыбается.

-А ну-ка, позвольте вас зафиксировать...— и щёлкнул затвором новенького ФЭДа.

-Сколько же тебе лет, юноша? — поинтересовался генерал.

-Шестнадцатый пошёл...— ответил Володя, прибавив годик. –Я их, паразитов, до Берлина гнать буду! Пусть знают…

Генерал улыбнулся, обнял мальчика.

— Что ж, желаю боевых удач.

Два года воевал Володя. Когда в бой ходил, орден не прятал. Пусть знают фашисты, с кем имеют дело! Но в одной из атак ему не повезло: осколок раздробил ногу, пуля задела позвонок...

Совсем ещё юный солдат Владимир Коваленко стал инвалидом. Возвратился домой. Долго лечился.

Более двадцати лет прошло с тех пор, но в сердце не погас комсомольский огонёк. Он надёжно помогает Владимиру Захаровичу трудиться на своём посту главного кондуктора в городе Красный Лиман Донецкой области. Недаром фронтовик-орденоносец удостоен звания ударника коммунистического труда. Два года боролся за это звание. А в труде, как и в бою, комсомольский задор очень нужен.

Ушло в историю тяжёлое время. Лишь следы ран на теле напоминают о жестоком прошлом. Растут два сына в дружной семье Коваленко.

А школа, в которой так и не пришлось больше учиться Владимиру Захаровичу, по-прежнему стоит перед глазами фронтовика, и над дверью плакат: «Смерть немецким оккупантам!».

БЫТОШСКАЯ БЫЛЬ

Посёлок Бытошь Брянской области оказался одним из тех самых пунктов на дороге к Москве, через которые начиная с сентября 1941 года днём и ночью шли немецкие войска.

Лучшие дома гитлеровцы облюбовывали под комендатуру и штаб. Нередко в посёлке останавливались генералы с большой свитой, потом уезжали. И снова громыхали, гудели обозы и машины. Всё это не могло не привлечь внимания народных мстителей.

Не случайно почти вся бытошская молодёжь осталась в посёлке. Многие ребята ещё до прихода гитлеровцев знали свою задачу: заниматься подрывной деятельностью, бороться с врагами, находясь в глубоком пополье.

Руководить молодёжной организацией райком поручил Анатолию Морозову, только что окончившему десятилетку. Ему же было доверено наладить связь комсомольской боевой организации с брянскими партизанами.

Сначала Анатолий собрал группу из тридцати комсомольцев и пионеров, распределил между ними обязанности, и ребята приступили к действиям. Тайно от своих родителей и незаметно для врагов они добывали оружие, учитывали количество проходящих по дороге войск, строили в лесу бункера, но активных боевых действий в целях конспирации долго не вели, хотя были неплохо подготовлены к этому. Почти все имели оружие, умели пользоваться им и, самое главное, люто ненавидели фашистов.

Штаб подпольного молодёжного отряда разместился в доме Морозовых. Это было и удобно, и безопасно. Семья Морозовых большая, дружная, но всем было известно — незажиточная, и немцы не останавливались у них.

Шесть душ вырастила Матрёна Васильевна, потерявшая мужа ещё в 1936 году, когда ей было всего тридцать пять лет. Старшие сыновья Георгий и Евгений служили в рядах Красной Армии. Анатолий, Александр, Николай и Лара — дома.

Лара — единственная девочка в семье, да к тому же меньшая, весёлая и красивая собой, была радостью матери и любимицей всех пятерых братьев.

Чтобы не навлечь на себя гнев немцев, все Морозовы безотказно работали на рытье окопов, выполняя все требования комендатуры. А по вечерам в их доме, как и до войны, проводились «весёлые» молодежные встречи. Только теперь девушки и парни собирались не веселиться, а решать задачи борьбы с немецкими захватчи-ками, проводить тайные комсомольские собрания.

Душой этих вечеров была Лара. В четырнадцать лет она хорошо играла на гитаре, пела, танцевала. Задорная, неутомимая шутница, она вела всю «художественную часть». А тем временем брат Анатолий и несколько ребят уходили за печь в тёмный угол, и там он давал им боевые задания, принимал рапорты о выполнении предыдущего приказа.

С каждым очередным сбором увеличивался молодёжный подпольный отряд Анатолия Морозова и расширялась сфера его действий.

Когда шли бои под Москвой и посёлок Бытошь был уже далеко в тылу немецких войск, подпольная организация насчитывала больше ста человек. Среди них было немало пионеров. Боевые задания поступали от партизан. Больше всего их интересовали данные о войсках фашистов: где они разместились, сколько их, в каком направлении выдвигаются.

-Сможешь всё узнать? — спросил Анатолий у сестры.

-Спрашиваешь! Конечно.

Никому не удавалось добывать такие полные сведения, как Ларе. Помогало девочке знание немецкого языка. Пойдёт к знакомой подружке, где поселились немцы, и какой-нибудь словоохотливый фельдфебель всё разболтает. Да и наблюдательностью она отличалась. Всё заметит: какие пушки, сколько их, номера на машинах.

Лариса собирала информацию о фашистах в соседних деревнях и населённых пунктах и передавала её не только в штаб отряда, но и партизанам, встречаясь в условленном месте.

Другие пионеры и комсомольцы минировали дороги, поджигали сараи с боеприпасами, совершали нападения на автоколонны.

А однажды под Бобровкой группа вооружённых ребят разгромила тыловые машины, идущие за продовольствием. В этой схватке комсомолец Александр Анишин уничтожил из пулемёта 38 фашистских солдат. Ребята подбросили на место боя парашют, который оставил раненый лётчик. Немцы всполошились: двое суток искали советских парашютистов.

Нередко партизаны поручали юным мстителям совершать покушения на полицейских и предателей. Это Александр Анишин, Анатолий Морозов и Виктор Фомии уничтожили Кукушкина, который систематически предавал партизан и наводил гитлеровцев на их семьи.

К весне 1942 года фронт снова приблизился к району Бытошь. В ближайших населённых пунктах появились резервные и тыловые немецкие части, и морозовцы были вынуждены уйти в глухой лес.

Действия молодёжного отряда стали носить открытый и более дерзкий характе. Ребята чаще совершали ночные нападения на немецких захватчиков. Подпольная молодёжная группа фактически вела борьбу как самостоятельное боевое партизанское подразделение. Командиром по-прежнему был Анатолий. Связь с Бытошью держали через его сестру Лару. Она смело проникала в посёлок, собирала необходимые сведения и незаметно исчезала.

Однако не всегда отряду сопутствовали удачи. Жаркий бой пришлось выдержать под Матрёновкой. Несколько партизан, в том числе и молодёжный вожак Анатолий, были ранены. Эту по существу первую неудачу ребята тяжело переживали.

Командовать отрядом стал Павел Федичев.

Я прошу, чтобы мне дали такое задание, где я могла бы отомстить за кровь товарищей и брата,— сказала Лариса командиру отряда.

-Главное сейчас — разведка,— ответил командир.— Иди вместе с Зиной Слесаревой в Бытошь, оставайся там и собирай сведения...

Чтобы поселиться в посёлке, требовалась прописка комендатуры. Но как прописаться? В те дни из-под фронтовой полосы то и дело прибывали девушки. Лариса и Зина решили выдать себя за прибывших вместе с ними. Пришли в комендатуру, заполнили бланки, уже получили разрешение на прописку, но тем временем, словно быть тому, в дверях появилась известная в поселке своим лёгким поведением Валентина Шаменкова.

Девушки, конечно, знали, что Шаменкова добровольно пристроилась в комендатуре убирать за фашистами нечистоты, но надеялись, что она не предаст их. Ведь когда-то учились в одной школе, вместе на вечерах танцевали...

А, партизаночки припожаловали к нам,— осклабилась Шаменкова...— Те самые, господин комендант...— кивнула она головой.

Немец что-то сказал стоявшему рядом полицаю Стулову, и тот, словно цепной пёс, набросился на девушек. Он свирепо схватил их за волосы и, ударив головами о стол, заорал:

-Зачем явились, выкладывайте! Где отряд? Сколько вас?

-Да какие же мы партизанки! — стараясь сохранить спокойствие, возразила Лариса,— На торфяных болотах работали. А теперь там фронт, вот и возвратились домой…

-Враки. Стулова проведете!

Свистнула нагайка, и огнём обожгло спину, плечи, грудь...

-Гадина!— крикнула Лариса в сторону стоявшей со шваброй в руках Шаменковой.

Избитых до крови девушек бросили в подвал и заперли на замок. За ночь они все обдумали. Надежд на спасение нет. Остается одно — бороться, бороться единственным оружием — ненавистью к врагам.

На второй день в полицию привели мать Ларисы — Матрёну Васильевну.
— Разрешаю отнести дочери хлеб,— сказал фашист,— а заодно сообщите своему ребёнку: мы повесим её, а потом вас, если она не скажет, где отряд, кто из населения помогает партизанам. У вас десять минут на спасение дочери.

Матрёна Васильевна пошатнулась, когда увидала дочь. Лицо Ларисы было изувечено до неузнаваемости, платье порвано, незабинтованные раны засохли... Обняла девушек, заплакала.

-Я догадываюсь, мама, почему они пустили тебя к нам.
-Вы уж не выдавайте ребят...— только и смогла выговорить Матрёна Васильевна.

За окном в тени на скамейке немец играет на губной гармошке, во дворе чирикают воробьи, светит ярко июньское солнце, а в подвале сыро, холодно. Девушки дрожат, как в лихорадке.

-Нас не так-то просто убить! Они ещё узнают, как мы умеем...

Скользнула по стене тень, и послышался, как из бочки, голос Стулова:

-Последнее условие: не губи свою красоту, Ларка, отдай её мне и я спасу тебя...
-Предатель! — бросила Лариса в ответ.— Нет, ты посмотри, мама, это же зверь...

Зина расхохоталась.

-Да лучше в петлю, чем хоть руку подать предателю Родины! — отрезала Лариса.

В полдень снова допрос. «Где отряд? Кто помогает партизанам? Повесим! Расстреляем!..»

Девушки молчали. Тогда Стулов начал избивать в присутствии Ларисы ее мать.

-Убийца родной матери! — вопил он и топтал женщину ногами.— Спаси мать, дурёха!
Но и это не заставило заговорить патриоток.

Перед тем как казнить Ларису и Зину, комендант втолкнул в подвал Матрёну Васильевну.

-Спасу, если выдаст всех и полюбит меня,— сказал он.— Уговори её или завтра конец.

Лариса положила голову на колени матери и тихо, но настойчиво попросила:

-Всем ребятам, а особенно моим братьям, так и скажи: не выдала их Лариса, не продала Родину.

-Как же быть, дочка? — плакала мать.— Как?

-Никак. Вот Зину жаль. Смотри, как её избили, она не приходит в сознание. А поговорить надо. Ведь у меня сегодня день рождения. А сколько мне лет? Кажется, много... Старушка я...

-Пятнадцать, дочка, только пятнадцать...

-А ну выходи, ведьма! — крикнул Стулов.

На рассвете 19 июня 1942 года жители посёлка Бытошь слышали, как возле леса юным голосом девушка выкрикнула:

-Смерть немецким захватчикам! Я умираю за Родину

Вслед за этим раздалось несколько выстрелов, и всё смолкло.

В ответ на казнь юных партизанок Ларисы и Зины молодёжный партизанский отряд перешёл к активным наступательным операциям. Ночью и днём летели под откос воинские эшелоны врага, десятки автомашин горели на дорогах к фронту, то тут, то там раздавались взрывы и слышалась перестрелка автоматов.

Против партизан в брянских лесах гитлеровское командование бросило регулярные войска. В жестоких боях с врагами вскоре погибли три брата Ларисы: Анатолий, Николай, Александр. Погибли совсем юными и другие отважные члены молодёжной подпольной организации: Виктор Фомин, Вячеслав Пасецкий, Александр Анишин. Умирали в боях патриоты, но борьба не прекращалась.

А когда Советская Армия разгромила фашистов под Брянском, предатели получили свое.

В подвале, где перед казнью находились Лариса и Зина, на стене сохранились слова, написанные стеклом: «Мы умираем за свободу, за жизнь хорошую. Отом-стите за нас, люди!»

В посёлке Бытошь в постаревшем доме, где жила большая семья Морозовых, теперь уже не бывает молодёжных вечеров. Там живёт одинокая партизанская мать Матрёна Васильевна. На стене дома прикреплена мемориальная доска: «Здесь был штаб Бытошской молодёжной подпольной организации».

К Матрёне Васильевне часто приходят пионеры и комсомольцы, слушают её рассказы о детях, отдавших жизнь борьбе за Родину, о жестоком времени войны. Много писем приносит бытошский почтальон старой матери от юных следопытов. И в каждом из них: «Мы хотим быть такими, как ваша Лариса, как Анатолий, Ни-колай и Александр. Расскажите о них».

Остались в живых два сына Матрёны Васильевны: Евгений и Георгий. Но война оставила на память братьям-фронтовикам по нескольку шрамов на теле и незаживающие рубцы на сердце.

Все Морозовы за боевые подвиги в годы войны награждены орденами и медалями. Орден Отечественной войны, которым Лариса награждена посмертно, хранится у Матрёны Васильевны. Частенько берёт она боевую реликвию в руки и, покачивая седой головой, тихо произносит лишь одно слово: война, война...

В МУРОМСКОМ ЛЕСУ

Человека, который рассказал мне эту героическую, а вместе с тем трагическую историю уже нет в живых. Он умер.

Это был смелый и мужественный чекист, отдавший жизнь служению Родине. Звали его Петром Назаровичем. А во Львове, где последние годы своей жизни служил чекист, все называли его просто по фамилии Казаков. Честные люди его уважали, а у кого совесть не чиста, боялись.

Мы познакомились не случайно. Задумав ещё давно книгу о юных орденоносцах, я разыскал в Москве бывшего партизана Ивана Выродова. В отряде его звали Ваней, а теперь он уже полковник и, разумеется, стал Иваном Яковлевичем.

Иван Якоёлевич в первой же беседе со мной сказал:

— О себе поведаю что помню, а о подвигах сестры Лены знаю очень мало. Она была разведчицей, ходила в глубокий тыл врага. Её казнили, а вернее, зверски растерзали фашистские палачи.

После нескольких бесед с полковником я убедился, что необходимо встретиться с человеком, который допрашивал палачей и знает больше, чем брат. Этим человеком и оказался Пётр Назарович Казаков.

Пришлось ехать во Львов, где и работал бывший начальник КГБ Шебекинского района Казаков. Как я и ожидал, чекист сначала принял меня официально и рассказал немногое, хотя знал что-то очень важное. К сожалению, мы встретились лишь один раз.

Провожая меня, Пётр Назарович пообещал:

— К следующему приезду я достану протоколы допроса предателей и кое-что узнаю ещё, а пока извините...

Но очередная встреча не состоялась. Очень многое, что могло бы позволить полнее рассказать о сестре Вани — отважной разведчице, казнённой фашистами, так и осталось неизвестным. А то, что известно... Впрочем, вот как всё это было...

За несколько дней до начала войны у Лены Выродовой произошли три важных события: партийная организация одного из харьковских заводов приняла её, восемнадцатилетнюю девушку, кандидатом в члены партии; Лена вышла замуж за лейтенанта; она сдала экзамены за первый курс вечернего отделения педагогического института.

Жить бы ей да радоваться, но началась война. Муж ушёл на фронт. Ушла бы и Лена, да завод оборонного значения, и администрация отказала наотрез. Лена хорошо понимала, что помогать фронту нужно не только оружием в бою, но и напряжённым трудом в тылу. Армии требуются медикаменты, боеприпасы, техника. Но и работать не пришлось. Город заняли фашисты.

Случилось так, что эвакуироваться из Харькова Лена не смогла. Решила, что это к лучшему — была уверена, что в тылу врага начнётся беспощадная борьба с фашистами, а к жестоким схваткам она готова. За плечами неплохие военные знания, полученные ещё в Осоавиахиме, применить которые сейчас самое подходящее время.

Но как, где найти тех людей, через которых можносвязаться с руководителями подполья. Все попытки отыскать хоть кого-нибудь из работников горкома партии не увенчались успехами. Уже на третий день оккупации убедилась, что в городе оставаться опасно. Начались массовые расстрелы коммунистов. Нужно уходить. Немедленно.

Ночью Лена решила любыми путями вырваться из Харькова. Пробиралась по заваленным машинами и обозами дорогам, по усеянным трупами лугам, через лес, по огородам. Суток через пять добралась до родного города Шебекино. Уставшая, ободранная, без документов.

Несмотря на то, что в то время на каждом углу были развешаны плакаты: «Смерть немецким захватчикам!», «Защитник Родины, убей фашиста!», как только Лена переступила порог, она зашептала испуганно:

-Спрячьте это поскорее куда-нибудь. Я убила из него немецкого солдата...

Младший брат Ваня схватил брошенный на лавку револьвер и мгновенно исчез. Когда он возвратился, Лена лежала на кушетке, а рядом с ней сидела плачущая, мать.

Красивое лицо сестры заострилось, глаза ввалились, и Ване показалось, что она умерла.

-Что с ней?

-Не трогайте её,— послышался голос отца.— С голода это и от усталости. Отойдёт.

Когда Лена пришла в себя, поела, отдохнула, стала рассказывать о том, что пережила, пробираясь сквозь линию фронта. Ваня внимательно слушал и крепко сжимал кулаки. О, как он в эти минуты ненавидел фашистов! Чуточку он даже завидовал сестре. Вот бы так, как она, схватиться с гитлеровцем и пустить ему пулю в живот. Не маленький. Уже в комсомол принят. Пятнадцать лет. Это не пустяк. Ростом он выдался в отца, да и силы не занимать, а оружие теперь есть.

Если до войны в осоавиахимовский кружок паренёк ходил только чтобы пострелять из малокалиберной винтовки, а в военные книжки не заглядывал, то теперь все тетради, и свои, и сестрины, найдены, много раз перечитаны и все военные книжки лежат под подушкой. Решил заняться теорией. Мало ли что: вдруг из пулемёта придётся стрелять или от газов защищаться. Об этом в кружке говорили. Очень жаль, что мало было занятий.

-Читай,— деловито поддержала брата сестра,— пригодится.

А фронт между тем приближался к городу. Куда ни глянь — военные. Попытался Ваня уйти на фронт добровольцем, да не удалось: не взяли. Говорят, мал ещё, несовершеннолетний. И хотя мальчишка вышел ростом, мог бы прибавить годка три, но лицо выдавало. Как у первоклашки. А тут ещё постриг волосы под машинку. Думал, что будет на красноармейца похож.

Однажды Ваня возвратился домой и не застал сестры. Под большим секретом мать поделилась, что Лену вызвали в райком партии и дали задание сходить в тыл к немцам. Как ни допытывался Ваня, мать ничего больше не сказала. «Какое-то важное дело»,— вот и всё, что мог узнать Ваня.

Все пять дней, пока не возвратилась Лена, брат только и думал о ней: зачем понадобилось идти через линию фронта? Догадывался, но удивлялся: а почему именно она, а не он получил важное задание? Ведь он комсомолец и, пожалуй, посильнее сестры.

Но и через пять суток, когда Лена пришла, любопытство мальчика не было удовлетворено.

-Не спрашивай. Не могу сказать,— ответила она.— А ты, если и сюда придут немцы, уходи в партизанский отряд.

Она сообщила Ване, где базируется Титовский партизанский отряд и что командиром его назначен Никитченко.

А когда Лена снова ушла в тыл врага, Ваня догадался, что сестра — настоящая разведчица. Уж слишком часто приходили в дом одни и те же военные люди и долго говорили о чём-то, склонившись над картой.

К зиме война ворвалась в Шебекино. Не обошла и дом Выродовых. Полицейские схватили отца Вани. Били, грозили, что повесят. Какие-то злые мужики выкрикивали: «Это он возглавил первый колхоз!», «У него дочь коммунистка!».

Чудом спасся старик. В селе Больше-Троице, где гитлеровцы хотели казнить Якова Афанасьевича Выродова и другого активиста-колхозника Зыбина, партизаны ночью открыли арестантскую, и обречённым на смерть людям удалось бежать.

Ваня понимал, оставаться дома нельзя. Самое время уходить в партизаны и расплатиться с фашистами за всё сполна.

Вместе с Колей Павловым Ваня нашёл Титовский партизанский отряд, который в то время действовал в районе Северного Донца. Очень удивился: Лена была здесь.

-Пришёл? И револьвер принёс? Молодец. Ну, как там дома?

Сестра засыпала брата вопросами и радовалась от души, что всё пока благополучно. А когда Ваня рассказывал, как били отца, она помрачнела, закрыла ладонью глаза и сказала лишь одно слово: «Гадюки!».

Но оказалось, что Лена лишь ненадолго у партизан. Основное её место в разведке 21-й армии.

Зачислили Ваню в отряд, вручили самозарядную винтовку и в первую же ночь — на пост. На базе осталось мало бойцов. Большая группа товарищей ушла вместе с Леной далеко в тыл. На этот раз она получила задание разведать в районе Мурома расположение танковых резервов гитлеровцев и сообщить об этом командованию 21-й армии.

Это была последняя встреча Вани с Леной.

Подробности предсмертных дней коммунистки, разведчицы Лены Выродовой (Литвиновой по мужу) не известны и поныне. Лишь немногое удалось узнать от людей, которые видали Лену живой и мёртвой в муромском лесу.

Из документов архива Министерства обороны теперь ясно, что разведчица, успешно выполнив задание командования 21-й армии, снова отправилась в тыл врага. В морозную зимнюю ночь она зашла на кордон в урочище «Изрог» между сёлами Муром и Зиборовка.

У жены лесника Агриши было четверо детей: Гриша, Яша, Полина и Анатолий. Старшему восемь, младшему — три года. Гриша помнит, что Лена была очень весела.

-Ты случайно не со свадьбы? — спросила Агриша.

— И не говори. Сватал немец. Еле ноги унесла,— засмеялась Лена.— Спать хочу. Может, разрешишь занять печку?Ложись. Ребятишки пока погуляют. А я стирать буду.

Ребята с радостью уступили тёплую печь и, набросив на себя кто что, так как своей одежонки не было, выскочили на улицу. Весь короткий зимний день катались они на больших санках за двором, и мать не звала их домой, как это бывало всегда. Хотела, чтоб Лена до ночи выспалась.

Выходила Лена с последней своей базы из дома лесника всегда в полночь.

Ночью, когда она уже собиралась в путь, Яков слышал, как кто-то стукнул в окно и хриплым голосом попросил:

-Родные, дайте кусочек хлеба, пленный я...

В доме было темно, и дети не видали вошедшего незнакомого человека. Лена дала ему хлеба и предупредила:

-Уходи. Тут нельзя тебе оставаться. Ищи партизан.

Человек что-то спрашивал шёпотом, и Лена очень тихо отвечала. Когда он ушёл, она поцеловала Агришу.

-Спасибо тебе, золотко. А если твоего Ипполита где встречу, клянусь, приведу ночью. Я все ходы и выходы знаю.

-Ушла бы с тобой, да куда их,— тяжело вздохнула жена лесника.

Агриша тоже поцеловала Лену и проводила в сенцы.

Когда Яков засыпал, он слышал, как в лесу кто-то крикнул. Сказал об этом матери.

-Спите, горе мое! — прикрикнула она.— Заяц или сова небось.

В ту же ночь полицейские выследили разведчицу и, схватив её возле кордона, привели в село Муром.

Пётр Назарович Казаков, бывший чекист, который допрашивал после войны полицейских, выполнявших приказ гитлеровцев, рассказал, что Лену пытали дикими способами: ее кололи иголками, обливали холодной водой, жгли пятки. Но она не выдала военной тайны. Лишь твердила одно: «Ходила за ребёнком в Харьков, за дочерью».

Чтобы удостовериться, кормящая ли она мать, полицейские раздели ее. Убедившись, что она сказала неправду, ей отрезали кинжалом груди.

-Я умру в муках, но, прошу вас, не трогайте жену лесника Агришу, Она не причастна к моим делам,— умоляла Лена озверелых гитлеровцев.

Потом кто-то из полицейских сказал, что она слишком красивая женщина. Другой тут же ухватился за сказанное:

-Да, она красивая, но если не выдаст партизан, то...

-Гадюки! — крикнула Лена.— Вы смелые с обескровленной женщиной, а вот как вы будете храбриться, когда погонит немцев Советская Армия!

-Давай! — приказал комендат.

Всё было обдумано палачами заранее. С большим «мастерством» они вырезали разведчице щеки, а потом выкололи глаза...

В довершение ко всему Лену расстреляли на опушке леса возле яра, рядом с тропинкой, по которой жители села ходят в лес за дровами.

Надеясь, что партизаны заберут труп, гитлеровцы сделали засаду близ села Зиборовки.

В тот же день убийцы ворвались в дом лесника, выволокли на снег Агришу и тоже, не добившись ничего при допросе, повесили её на воротах в присутствии маленьких четверых детей. Дом сожгли. Полицай сорвал с ребятишек одежонку и бросил в огонь.

— Смотрите мне! — горланил он, размахивая пистолетом.— Кто приютит этих партизанят, повешу!

Три дня висела Агриша на воротах и все три дня на пепелище рыдали опухшие от слёз и страха, голода и стужи четыре маленьких безвинных человека. Но одна местная старушка А. А. Рыжова не побоялась, что её повесят немцы, увела к себе малышей.

А труп Лены лежал на опушке леса почти месяц. Всё это время гитлеровцы сидели в засаде, надеялись, что партизаны всё же придут на место казни. Им повезло: выполняя задание, юный партизан Федя Красников из соседнего партизанского отряда узнал, что гитлеровцы казнили сестру Вани, и решил удостовериться, действительно ли это она. Едва мальчик появился возле леса, как его схватили враги и, как потом стало известно, убили при попытке к бегству.

В свои шестнадцать лет Ваня не был обижен ни ростом, ни силой, поэтому командир отряда Никитченко никогда не делал скидки на юность партизана.
-Кому же, как не тебе — комсомольцу и земляку— я поручу более важное задание,— говорил он.

И на этот раз, дымя цигаркой, командир обнял рослого юношу за плечи, подвёл к висевшей на стене немецкой карте, добытой в бою, ткнул пальцем:

-Задача серьёзная, но решимая,— заговорил Никитченко.— Мы как бы между двумя огнями: впереди— наши, а сзади немцы. К нашим пробраться ничего не стоит, а вот к ним... Но надо. Советское командование свежие данные требует.

-А я не отказываюсь, я готов,— ответил Ваня, догадываясь, куда клонит командир.

-Так вот, вместе с моим братом Петром уточните, что за части прибыли в Графовку, Коровино, Нечаево...— командир назвал десяток сёл и почему-то улыбнулся.— Петька парень дюже горячий, ты поглядывай за ним, а ты у меня рассудительный и вообще... Надеюсь я на тебя, ясно?

У партизанских разведчиков сборы короткие: натянули белые маскировочные халаты, взяли оружие, по куску хлеба и — в путь.

Была глухая морозная ночь. Снега мало, но скрипучий, а обледенелые кусты звенят, как металлические. Хорошо, что гитлеровцы боятся леса, сидят ночью в тёплых блиндажах, вырытых в поле, и лишь только часовые, согнувшись. в кочергу, обняв автоматы, топчутся в мелких траншеях, иначе не пробраться бы в тыл нипочем.

За ночь ребята прошли без задержки километров двадцать. Пересекли шоссе. Рассвета дождались в лесу. Пётр порывался разжечь костёр, но Ваня не разрешил.

— Попрыгаем и согреемся.

-Я уж так напрыгался, что ног не чую. А может, разведём небольшой?

Ваня, словно не слышит, ломает хвою, бросает к стволу дерева.

-Ложись. Завалим себя, прижмёмся друг к дружке и согреемся,— предложил он.

Но и в куче сосновых веток мороз берёт свое. Продрогнув до костей, ребята на рассвете сняли с себя белые халаты, спрятали их в снегу на опушке леса и напра-вились к крайней хате. Постучали в дверь. Открыла древняя старушка, приблизила подслеповатые глаза и выругалась:

-Фу, черти! Думала, опять эти антихристы. Откель вы, молодцы?

-Издалёка, бабушка. Домой пробираемся. Устали.— Ваня сел на лавку и кивнул, подавая знак Петру посмотреть, нет ли кого во дворе.

Небось, есть хотите? А у меня одна свёкла,— прошамкала бабушка.— Будете, аль нет?

-Мы и свёклу съедим,— уставшим голосом произнёс Пётр.— А давно заходили эти «антихристы»?

-Уж который день пруть и пруть,— ответила старушка, вываливая на стол холодную свёклу.— Видать, на Маслову Пристань.

Немного узнали партизанские разведчики у бабушки, но зато обогрелись, подкрепились свёклой и снова в лес. Целый день ребята мерзли в кустарнике, поняли: какая- то пехотная часть идёт от фронта в тыл. А где-то далеко гудят танки. Но куда они идут? Какие номера этих частей? В этом суть разведки. Доложить командиру, что передвигаются войска — это ещё ничего не значит.

-Знаешь что,— вдруг предложил Пётр,— давай укокошим фашиста и заберём документы?

-Идея хорошая,— одобрил Ваня предложение друга.— Но как это сделать?
Стали обдумывать план. Решили, что лучше это сделать в Графовке, поскольку село в стороне от маршрута, по которому придётся возвращаться на базу. Значит, легче потом уйти от погони.

Переночевав у той же бабушки на чердаке, куда проникли незаметно, ребята на рассвете пошли в Графовку. Часа два они наблюдали из кустов за движением немцев в селе. Установили, что гитлеровцы разместились в противоположной стороне села, а в ближайших к лесу хатах их нет. Используя плетень как ширму, разведчики проникли в самый крайний двор.

Их замысел был прост: попросить у хозяина поесть и, дождавшись в тепле вечера, в темноте напасть на гитлеровцев в противоположной окраине села, захватив у них документы.

Но неожиданно план изменился. Едва Ваня открыл дверь в хату, как перед ним вырос немец.

-О! Хозяин! Рус партизан? — крикнул он.— Сдавайся!

-Нет, мы соседские,— сказал Пётр, входя в дом.— Пришли купить картошки...

Ваня заметил, как сидевший за столом второй гитлеровец потянулся за автоматом. Одним ударом рукоятки револьвера он сбил стоявшего перед ним немца с ног и в упор выстрелил в сидевшего за столом фашиста. Полилось молоко из разбитого кувшина, завопила с перепугу женщина возле плиты, и с грохотом упал с лавки на пол гитлеровец.

Быстро забрав оружие и документы немцев, Пётр крикнул перепуганной хозяйке:

-Как скроемся, беги к немцам и скажи, что партизаны у тебя в хате! Иначе они тебя повесят. Поняла?

Разведчики уже достигли леса, когда немцы открыли в селе стрельбу. Целые и невредимые Ваня и Петя тем временем уходили в глубь леса.

К рассвету следующего дня командир партизанского отряда переправил добытые ценные сведения и документы в штаб 21-й армии. Ваня выполнил то, что когда-то командование армии поручало храброй разведчице Лене.

Титовский партизанский отряд, бойцами которого были Ваня и Петя, долго оставался вблизи фронта. Это вызывалось особой необходимостью: во-первых, немцы не подозревали, что у них под носом действуют народные мстители, и искали их у себя в глубоком тылу, а во-вторых, находясь ближе к советским войскам, партизаны добывали необходимые сведения о гитлеровцах и передавали их штабу армии, что было очень важно в то время.

Партизанам приходилось также переправлять через линию фронта большие группы наших разведчиков и сапёров-подрывников. А нередко титовцы где-нибудь далеко от своей базы вели активные боевые действия по приказу советского командования, отвлекая тем самым на себя часть вражеских сил.

Одно из важных заданий однажды выпало на долю Вани Выродова и Пети Никитченко. Они были одногодки. Им в то время едва исполнилось по шестнадцать лет. Когда-то мальчишки учились в одной школе, дружили. Но истинная, самая прочная, верная дружба началась у ребят в партизанском отряде. Боевая обстановка сроднила их, сделала неразлучными, и каждому казалось, что полное счастье может быть только в том случае, если рядом друг.

В бою ребята как бы дополняли один другого. Ваня, мальчик высокий, рассудительный, и, прежде чем принять решение, хорошо всё обдумает. Петя ростом меньше и не в меру горяч. Он готов броситься на фашистов даже в том случае, когда их во много раз больше и шансов на победу нет. «А, была не была!» — говорил он в трудные минуты боя.

В этих случаях Ваня всегда советовал: «Дай отсрочку — будет дело в точку».

Командир отряда всегда учитывал характер ребят. Недаром и на этот раз старшим он назначил Ваню Выродова.

Значит, ясно? — спросил командир отряда, когда объяснил задачу.— Повтори!

Ваня стал повторять в подробностях:

-Из Белгорода к Масловой Пристани подошёл бронепоезд. Фашисты хотят...

-Ты мне не объясняй. Дьявол с ними, с фашистами, что они хотят. Говори, что ты хочешь?

-Уничтожить бронепоезд,— ответил Ваня.

-Вот так-то. Только как ты его уничтожишь, если он стальной? — улыбнулся командир.

Пётр засмеялся, закрыв шапкой рот. Разве не смешно: им, мальчишкам, приказано уничтожить бронепоезд...

-Ты не смейся, а дело говори!
-Ну, мы подорвём дорогу, где приказано,— сказал серьёзно Ваня.— Правильно я понял?

-Ладно, в путь! Моя группа будет вот здесь,— командир ткнул пальцем на карте.— В случае чего уходить вот сюда. Действуйте, хлопцы!
Ночью Ваня и Петя пробрались по знакомым, исхоженным еще в раннем детстве, лесным тропам и вышли к разъезду. Неудача.

Хальт! — крикнул немец возле будки и тут же пустил длинную автоматную очередь. Пули просвистели над головой.
Ребята, как по команде, упали и, перевалившись за насыпь, бросились в лес. Ответить огнём — это значит ввязаться в бой с охраной и выдать план действий партизан. Надо незаметно уходить.

Мальчики углубились в лес и вышли к полотну железной дороги в другом месте. На этот раз, словно кроты, они подползли к насыпи под небольшим сугробом снега, поднялись по острой щебенке выше, легли между рельсами, чтобы не так заментно было, и быстро подсунули под холодную сталь толовые шашки. Ваня вставил запал, прикрепил длинный бикфордов шнур — все в порядке. За насыпью чиркнула зажигалка под лохматой шапкой Петра, и струйка огня поползла искристой змейкой.

-Бежим! — сказал Пётр.— Иначе...

-Нет, поползём! В случае, если заметят фашисты взрывчатку, мы стукнем по ним...

-Гном! — одобрил Петя. Это была высшая похвала Пети человеку, сделавшему что-то очень разумное.

Секунда, вторая, третья... Наконец, сороковая. Значит, сорок сантиметров шнура уже сгорели. Но почему нет взрыва? Ваня хотел встать и бежать, чтобы вставить новый детонатор, но в это время блеснуло красноватое пламя, земля вздрогнула и раздался взрыв.

Теперь путь для бронепоезда отрезан. К фронту он не подойдёт. И тут же, как эхо, отозвался более мощный взрыв за Масловой Пристанью. Это группа, возглавляемая командиром партизанского отряда, подорвала путь отхода бронепоезду. Подвижная стальная крепость зажата на небольшом участке дороги.

Где-то за лесом послышалась пулемётная перестрелка. Ударила пушка. Бронепоезд, словно угрожая в бешеной злобе, требовал выпустить его на волю, но тщетно...

Когда Ваня и Петя были уже близко у леса, послышался гул дрезины и автоматная трескотня. Немцы не заметили, куда скрылись партизаны, и стреляли наугад. Но ребята не растерялись и на этот раз. Засекая на блеклом фоне неба силуэты фашистов, Ваня дал длинную очередь из автомата и услышал вопли раненых гитлеровцев.

— Вот теперь тикаем! — сказал он. Ребята были представлены к правительственной награде. Но лишь после войны стало известно о том, что Ваня награждён медалью «За отвагу», а Петя медалью «За боевые заслуги».
Ваня Выродов получил свою награду уже будучи офицером Советской Армии, а Петя так и не узнал о своём награждении. Рядовой Петр Никитченко в жестоких схватках с врагом, освобождая Орловскую область от немецких захватчикоз, погиб.

Летом 1942 года Титовский партизанский отряд влился в состав наступающих советских войск на Харьковском направлении. Ваня Выродов стал рядовым разведчиком в стрелковом полку. Вскоре он отличился в бою с гитле-ровцами, показал себя зрелым воином, и ему было присвоено воинское звание: младший лейтенант.

Случилось так, что до самой весны Выродов не имел связи с родными, поэтому не ведал, что произошло с Леной. Лишь когда было освобождено от фашистов родное село, Ваня получил ответ на своё письмо от отца и узнал, что Лена геройски погибла, выполняя задание советского командования.

Ваня был на фронте до конца войны. За боевые подвиги он удостоен трёх орденов и многих медалей.

После войны Иван Выродов закончил Военную академию. Сейчас он полковник, живёт и служит в Москве.

Назад